— Слышь, мужик. Дай закурить, будь другом.
— Не курю.
— Жаль. — Голос закашлял, вздохнул. Вновь зашуршали пакеты.
Антон ответил машинально. Он успел сделать несколько шагов и.... что-то очень знакомое и близкое закружилось в памяти, защекотало. Очень, очень близкое. Стоп. Антон резко остановился. Его словно током пронзило, настигло, ударило врасплох.
— Игорёк? Игорь, ты что ли? — Антон почти крикнул.
В этот момент он не думал ни о своей давней обиде, ни об их с Игорем ссоре, ни об его поступке. Он был поражён.
— Может и я, может и Игорёк. Я тебя знаю, мужик? — Голос хриплый, низкий, немного невнятный. Но... Игорь. Точно он, его интонации, особые.
Антон быстро подошёл. Близко. Ещё. Ещё ближе. Вплотную. Темно, плохо видно. Он, он — лицо небритое, одутловатое, волосы спутаны, грязные, без шапки. На Игоре куртка — не куртка, пальто — не пальто, какие-то лохмотья. На ногах непонятно что... а — строительные башмаки в краске. Брюки короткие, худые ноги торчат, оголённые. Игорь худой! Сильно похудевший. Даже под ворохом одежды видно. Ну, прямо пленённый немец времён войны с кадров военной хроники. Запах, страшный запах — от Игоря воняло.
— Игорёк, ты меня узнаёшь? — Антон еле вымолвил, он находился в шоке.
Игорь поднял голову, прищурился, всмотрелся.
— А-а-а-а, узнаю, узнаю. Антон, Антоша! Слышь, братишка, дай денег. А! Дай на бутылку, Братан. — Он весь встрепенулся, задвигался, глаза загорелись. Перегар. От него шёл жуткий перегар.
— Анто-о-ша! Братишка, плохо мне. Дай поправится, дай денег, помоги, братэлло.
— Дам, дам. Подожди ты, дай хоть поговорить, расспросить тебя.
— Спрашивай, спрашивай. Точно дашь? На два пузыря дашь?
— Дам. Скажи, что случилось? Что с тобой? В кого ты превратился? Как такое могло произойти? Ты... такой... Игорёк... и вдруг, у меня в голове не укладывается.
Игорь облокотился о мусорный бак. Опустил к ногам что-то большое — мешок — поставил, порылся в карманах, достал бычок, задымил не спеша.
— А, это? Бабы, Антоша, бабы и бабки. Связался с одной — любовь вроде. Загулял немного: бары, рестораны, Эмираты, Европа. От Светы ушёл. Пьянки. Гудёжь. Пока деньги были, всё ништяг. Бабки закончились — всё — сучка меня бросила. Я домой, к своим, а остановиться уже не могу: тянет, к бутылке тянет. Неделя, месяц — пью. Света, ни в какую. На развод. Суд. Квартиру пополам. Имущество распродали. Она свою долю взяла. Малую Светку под мышку и — к родителям в Новороссийск. А я свою половину пропил. За несколько месяцев просадил все деньги, спустил.
— Как за несколько месяцев? Это же тысячи и тысячи долларов. А киоски твои?
— Давно пропил. Всё пропил. Не знаешь ты жизни, Антоша. На такое дело помощники быстро найдутся, аж бегом. Только успевай наливать. Вот уже полгода... Ты не тяни, бабки давай. Обещал.
— Да подожди ты. А живёшь где?
— Где-где... в Караганде. В подвале девятиэтажки, вон там. — Он махнул рукой в сторону. — Девятнадцать, дробь два. Крайний подъезд, в подвал. Приходи в гости, со своей дамой познакомлю.
— С дамой? У тебя ещё и подружка есть?
— А как же! Что я один пить буду? Алкаш какой-то что ли? Всё как у людей. Она врач, была. Ну эта... которая роды принимает, принимала — не важно. Пылкая баба. Такое вытворяет! Обалдеешь. Сто грамм делов — без проблем. Хочешь? Приходи, Антош! Давай, давай — не томи душу. Потом поговорим.