Технолог Миша и литейщик Виталий Петрович снимали на двоих квартиру (за счёт фирмы) на Харьковской горе в спальном районе города. Антон не захотел жить с ребятами, он предпочёл быть ближе к процессу, к производству, к своим людям, к работникам. Ведь как удобно — не тратишь время на дорогу на работу, с работы, час-полтора экономишь. Машина под окнами, на охраняемой заводской стоянке. Не надо переживать, где её припарковать, где оставить на ночь. Спустился, показал пропуск, сел и поехал куда надо, хоть в Харьков. Командировку выписал, путёвку и поехал. Удобно. Ювелирка: люди, вот они, все под рукой, любые вопросы разрешаются тут же, быстро, без телефонов. А он для них, как отец родной для ребят и девчат. Распутывал не только производственные проблемы и решал вопросы, но и семейные. Что? Где? Кому? Чего? Дети. Старики-родители. В больницу. В садик. Школу. Сердечные. Личные. Он знал про них многое. Ему доверяли.
Да, насчёт сердечных дел. Игорёк был в своём репертуаре. Ну не мог он без женщин, никак не мог, без интрижки... Натура, как он говорил. От натуры не убежишь — оправдывал он себя. Несколько быстрых его романов промелькнули перед Антоном. В некоторых Антону пришлось поучаствовать, косвенно: где надо прикрыть, куда надо отвезти его самого или его подруг. Предлагал ему Игорь развлечься на пару, за компанию... Нет, спасибо, он как-нибудь сам разберётся с женщинами. Последнее увлечение Игорька несколько под затянулось. Служебное увлечение, два месяца как, с молодой, новой бухгалтершей Светой, точнее — с помощником главного бухгалтера. Ирония судьбы в том, что эта Света, как две капли воды была похожа на другую Свету — прежнюю жену Игоря, на молодую, конечно, в молодом возрасте, жену из его прошлой жизни, харьковской. Уже через месяц их очень законспирированных встреч и осторожных отношений весь персонал фирмы знал об их романе. Такие вещи трудно скрыть, скрыть от глаз, тем более в одном отдельно взятом коллективе. Но видимо, Игорёк и Света, увлечённые своим романом сами не знали, или не хотели замечать, что всем всё известно и продолжали играть в комедию, вроде отношения у них деловые и только деловые, будто бы, подчёркнуто даже, фамильярно. Смех, да и только. Ну, это ладно, их личное дело. Для Антона... всё шло хорошо. Одним словом, жизнь у него проходила более чем насыщенно, безумно интересно, весело, позитивно, на зависть.
С началом осени кое-что изменилось. В Белгород приехала Эльвира Ивановна (именно Эльвира Ивановна и никак по-другому — Ивановна!) Всем ясно? Та самая дама, которая и сподвинула Игорька на ювелирные начинания. Та самая дама, которая была знатоком всего, и вся что касается не только ювелирных дел, но самой жизни и всех её вопросов. Та самая дама, которая успела стать официальной супругой своему мужу, то есть Игорю. Прошелестел слушок, будто бы той стало известно о похождениях супруга. Ладно бы там погулял с путанами. Мальчишки! Шалят! Здесь же пахло отношениями. Мало ли что могло выйти. Так, наверное, она рассуждала, приехав в Белгород. И, по всей видимости, Эльвира Ивановна решила это дело прекратить раз и навсегда. Пресечь, пока ещё не стало поздно, на корню, или на ствол, поскольку корень уже пустил корешки, корешки отношений, чувств.
Антону она сразу не понравилась. Старше его лет на пять, некрасивая, смуглая, как цыганка, с чёрными густыми волосами, с мясистым лицом. Сама крупная, высокая, здоровая, грудастая, при широченных бёдрах. Про таких говорят — лошадь или корова. Точно говорят. Если бы только это. Надменная, высокомерная, угрюмая, тяжёлая, ох, тяжёлая характером. И это ладно, это её право, быть может. Положение, может, обязывает, возраст, статус. Должно же быть, видимо, немного игры с её стороны. Поставить себя перед другими, перед новыми людьми, перед коллективом сплочённым, дружным, сформированным. Поставить и представить себя строгой и требовательной, чтобы боялись и уважали. Ладно, пусть, но, Антон сразу заметил, и это ему совсем не понравилось, одну в ней черту, натуру, как сказал бы Игорёк: Эльвира Ивановна в упор не видела людей, не замечала и не хотела замечать никого, его, Антона особенно. Она ни с кем не здоровалась, смотрела всегда поверх головы (рост позволял), никогда — в глаза, никогда — в лицо. Антона просто игнорировала, будто он пустое место. Если и обращалась к нему, то через третьих лиц, чаще через Игоря: скажи ему, скажи своему, передай этому, и в таком роде. Подобное обращение не могло не задевать, не могло не оскорблять не только Антона — всех, всех, кому приходилось иметь с ней дело.