Выбрать главу

 

Вскоре среди сотрудников стали возникать непонятные разногласия между собой, друг с другом, обиды друг на друга, размолвки. Начался разлад. Эльвира Ивановна взяла за привычку вызывать к себе ребят и девушек в кабинет (каждого, время от времени, по одному, работников, всех, без исключения) и довольно подолгу с ними беседовать, то с одним, то с другой, то с третьим. С Антоном не беседовала ни разу. По цеху поползли интриги. Они начались, в том числе, и с выдачи зарплат и авансов. Раньше заработная плата была открытой, общей на бригаду, на определённое количество людей. И старший, бригадир, на своём участке решал, кому и сколько платить, поскольку он вёл учёт рабочего времени и количество обработанных изделий. Платили всегда сдельно, ещё были премиальные каждый месяц, обязательные, поскольку план всегда выполняли. И прибыль определённым образом делилась на всех. Теперь же Эльвира Ивановна платила собственноручно — в конверте. Исходя из своих каких-то предпочтений, кому и сколько, и за что — решала она и только она. Премий лишила всех. И так, мол, жирно. У ребят опустились руки, производительность резко упала. Ранее дружный коллектив перестал существовать. Теперь каждый был сам по себе и каждый против каждого. В конце второго месяца правления Ивановны Антон не выдержал, вызвал Игорька на разговор. Срочно. Как тот не упирался, как тот не отнекивался — Антон настоял, категорически. Надо было поговорить, накипело. Неужели Игорёк не видит, не понимает, что происходит? Куда катится производство?

 

Он встретил своего шефа в пригородном ресторане на водохранилище в лесопарковой зоне. Живописное, тихое место. Взял машину без спроса вечером, когда хозяйки уже не было на работе. Уютный ресторанчик на берегу, где они могли спокойно поговорить один на один. Игорь как-то смог вырваться от жены, нашёл предлог. Встретились. В зале народ. Они сели за столик под навесом, снаружи. Никого. Прохладно. Ничего страшного, оба в куртках. Они заказали себе по куску клыкача: вкусная рыба, Антон знает. Ещё овощную нарезку, одну на двоих. Ещё что-то из салатов, Антон не помнит. По чашке кофе. Вечер. Почему бы не поужинать заодно. Антон проголодался, да и Игорёк не против. Поели быстро, с аппетитом — холод благоприятствовал. Наелись, расслабились, Антон пригубил свой кофе, Игорь закурил.

 

— Игорёк, думаю, ты и сам всё понимаешь. Так дальше продолжаться не может. Развалимся. Надо что-то делать. Я не знаю, что, но надо. Поговори со своей Эльвирой Ивановной. Поговори с ней. Повлияй как-то на неё. Что молчишь, скажи что-нибудь.

 

— Что тебе сказать, Антоша, что тебе сказать. Как пела наша примадонна: «устроены так люди...» Ты ведь многого не знаешь, многого. Я тебе расскажу кое-что, объясню, и ты сам подумаешь, что можно сделать.

 

— Я весь во внимании, дружище. Слушаю.

 

— Видишь ли... Всему, что сейчас у меня есть, абсолютно всему, я обязан Эльвире. Так вышло. Так получилось. Ты думаешь, я торчу от этой коровы? Ты думаешь, я от большой любви на ней женился? Если ты так думаешь, то глубоко ошибаешься. Если так видится со стороны, что у меня всё по кайфу, значит я хороший актёр. М-да! Как тебе сказать! Во всей этой истории я — банальный альфонс. Альфонс. Понимаешь? По большому счёту, она меня из дерьма вытащила, привела в порядок, сделала богатым и успешным. Да-да, не удивляйся. Эта длинная история. Тебе она абсолютно не нужна. Если, разве что, очень кратко — как-нибудь расскажу. Эля — баба при бабках. Во! Что значит русский язык — каламбур вышел. При больших деньгах, значит. Наворовала в своё время на волне перестройки и девяностых. Всё у неё есть: деньги, квартиры, брилики. Всё есть и было, кроме нормального мужика. Ты же сам видишь, она мастодонт в очках. Кто на такую полезет? Да и характер, мягко говоря, скверный. Я, брат, полез. По пьяни, конечно, по пьяни. Ну, а она, похоже, полюбила меня. Думаю, есть за что: мужик я видный, пусть даже в виде бомжа был слегка потасканного. Вооот. Ну, а я...., я зацепился. Зацепился за возможность, как за спасительную соломинку, что бы я там ни говорил про свободную жизнь и тому подобное. Красиво жить, Антоша, не запретишь.