Возвращайся в Харьков. Легко сказать,. Антон только получил Российское гражданство, красный паспорт с двуглавым орлом, надежду на новую жизнь, успешную.
Глава 9. Отшельник
Утро. Старик смотрел в окно. Да, снега в этом году навалило в эту зиму. За ночь прибавило заметно. На его памяти такое второй раз — столько снега. За сколько лет? За пятнадцать? За тринадцать? Или же за шестнадцать? Он, пожалуй, и не вспомнит. Запутался. Что-то около того. Опять лисица под окнами крутится: взад-вперёд. Перед самым домом крутится, снег разгребает. Красавица! Рыжая. Что ищет? Кого ловит? Заметил он, давно приметил: как морозы сильные или снега много, лисы к дворам, к людям тянутся. В поисках пропитания, должно быть или скучно им, или любопытные они чересчур. Только нет у него ничего, одни мышки бегают по сараям, редкие. В погребе их нет. В погреб он грызунов не допускает. Погреб — это кладовая, на зиму запас. Погреб капитальный, кирпичный, двери плотные. Да, да, именно двери: одна и вторая. Погреб у него в холме, на склоне — скрыт в холме. В него не спускаются, а поднимаются на три ступеньки. И двери: одни — в помещение перед погребом, а вторые — в сам погреб. Вот так. Там его и только его припасы: картошка, овощи, яблоки, консервация. Ему самому до весны, до лета дожить надо, пропитаться. И делиться старик ни с кем не станет и не собирается, никаким образом не собирается. Отрава подсыпана давно. Мышеловки расставлены. Вредителям бой объявлен.
— Иди, милая, отсюда. Иди прочь. Нет у меня для тебя ничего. Кыш.
Он постучал по стеклу пальцем. Громко постучал. Лиса подняла морду, посмотрела наверх, по сторонам. Что-то вынюхивает. Эх, пускай лазает. Лишь бы не бешеная какая. Случаев много рассказывают: кусают людей лисы, часто кусают, кидаются без страха, без разбора храбрыми становятся, дурными. Как говорится, без тормозов.
— Что, старый пень! Иди снег убирай. Разомнись хоть немного с утра. Уставился в окно. Иди, работай. Немного хотя бы. А после обеда ещё уберёшь, раскидаешь. Давай, давай, старый, шевелись. Шевелись, портянка, — скомандовал он сам себе.
Старик оторвался от окна, крякнул. Побрёл на кухню к вешалке одеваться. Под зиму, как похолодает, верхнюю одежду, и обувь он заносит в дом. Заносит и заносил всегда с веранды в тепло. Тут она и висела на вешалке: две куртки, пальто, ватник для работы не то чтобы грязный, но запачканный, рабочий ватник. На верху — шапочки: вязанные, спортивные. В них удобно, голова дышит, не потеет. Внизу стоит обувь: сапоги резиновые с утеплителем меховым, вставкой меховой (искусственный мех, но тёплый, для работы вполне годится), ботинки зимние рядом, добротные, на меху, на натуральном меху, на молнии, они для похода в магазин, для выхода на люди, чуть ли не праздничные. Поскольку выход в люди событие редкое, значит праздничное. И валенки в галошах — в углу. Галоши лучше не снимать, потом не оденешь, трудно. То ли не по размеру они, то ли так задумано. Он и не снимает, на лето разве что, просушить. Зимой они для долгих прогулок, если придётся. А приходится часто, любит старик гулять. Работать в них никак не годится — тяжёлые, как кандалы на ногах, не развернёшься. А вот стоять в них на холоде или прогуливаться неспешно, очень даже удобно — ноги не мёрзнут, почему бы не погулять. А дышать воздухом свежим старик любит, бывает и подолгу. Выйдет на дорогу перед домом и давай взад-вперёд выхаживать потихоньку: туда, сюда. Ходит, бывало, и по два часа, и больше. Всю дорогу истопчет, снег утрамбует и чистить не нужно. Хорошо так прогуливаться: воздух бодрящий, дышится легко, мысли ясные, очищаются. Думает старик думку, думает о своём, вспоминает что. Бывает, просто ходит, бездумно, без мыслей, просто с пустой головой. Тоже хорошо — мозгам отдых нужен. Бывает, играет во что: шаги считает, например. Интересное занятие — шаги считать. Вот сколько до того дерева? На глазок. Ну, шагов может сто тридцать – сто сорок. А ну проверим. Идёт старик, считает: сто пятьдесят восемь. Есть погрешность. А вон до поворота, сколько? Шагов двести, не меньше. Проверил, сосчитал — вышло двести тринадцать. Не плохо. А до столба фонарного сколько будет? Столько-то. Поначалу ошибался он на много, но со временем такое развлечение глазомер развило так, что он стал угадывать расстояния почти безошибочно. На сто шагов ошибался на два, на три шага от силы. Нет-нет, он себе не подыгрывал никогда. Вышагивал одинаковыми шагами, отмерял на совесть, по-честному. А кого дурить? Самого себя что ли? Или начинает птиц считать пролетающих. Зимой мало летают: воробьи всё больше стайками, снегири красногрудые или синички по кустам жмутся, когда мороз особенно. Вспорхнёт стайка — пойди, сосчитай, не угонишься. Воробьи не в счёт. Если только какие одиночные пролетят: сойка там или ворона. Вороны, те тоже больше стаями летают несметными. Ставит старик себе цель: сосчитать, скажем, двадцать птиц, а только потом — в дом. Не меньше часа может уйти на такой подсчёт, на такую игру. А чем ему, старому, ещё себя позабавить? Читать разве. Читает он вечерами и то не много, глаза сильно устают, утомляются. Может очки негодные, а может глаза уже негодные. Очки-то, ладно — глаза не поменяешь.