В это же самое время в районе Саровского кладбища подполковник ФСБ Дмитрий Никитич Геращенков действительно входил на некий объект. Внешне «Гвоздика» напоминала ничем не примечательную будку охранника. Но поскольку в скромной кирпичной постройке легко поместились с десяток гостей из Москвы, можно было бы предположить, что внутри есть нечто большее, чем просто комната размером три на четыре метра.
И действительно, будка служила скорее входом в подземный лифт, откуда Геращенков со товарищи попали в настоящий город в городе. Выйдя на минус седьмом этаже, офицеры подверглись досмотру с пристрастием сразу на нескольких, последовательно сменяющих друг друга КПП. Даже подполковнику пришлось снять с себя всю одежду, пройти когнитивный тест, подтверждающий собственную личность, сдать ряд анализов, взятых особенным образом, и дождаться их результатов, прежде чем делегацию пустили дальше.
А потом за очередными металлическими дверями оказался большой, современный и по-своему красивый морг, больше походящий на банковское хранилище, только ячейки здесь были увеличенного размера.
— Ячейка номер ноль один восемь семь, — сказал Геращенков и протянул сотруднику морга стопку бумаг с несколькими подписями на каждой.
Тот внимательно их изучил, ниже проставил свою и кивнул еще одному коллеге, который повторил по рации:
— Ячейка номер ноль один восемь семь!
Следом пришли в движение какие-то невидимые глазу механизмы, а на слух — будто ветер побежал по трубам. Одна из абсолютно одинаковых внешне ячеек выдвинулась вперед и медленно опустилась вниз. Под отъехавшей крышкой в облаке химозного дыма лежало тело.
— Корнилов Игорь Иванович, семьдесят пятого года рождения, подполковник Федеральной службы безопасности, — зачитал патологоанатом также с погонами ФСБ. — Признан пропавшим без вести актом от двадцатого мая две тысячи восемнадцатого года.
Геращенков кивнул.
Человек из ячейки не выглядел живым. Однако и каких-либо признаков разложения также не наблюдалось. А еще лицо Корнилова чем-то неуловимо напоминало Двуреченского… И не лицо даже — в нем-то как раз и не было ничего схожего, а именно его выражение, характерная ухмылочка, что ли.
Геращенков довольно долго смотрел на бывшего коллегу. Даже едва не дал волю чувствам, но сдержался. Поставил еще одну подпись и скомандовал:
— Код три шестнадцать.
— Код три шестнадцать принято! — подтвердил работник морга.
— Код три шестнадцать в работу! — раздалось по рации.
По трубам снова побежал ветер. Железный ящик с телом Корнилова закрылся и отъехал на прежнее место. Однако не остановился, а задвинулся вглубь стены и отправился куда-то дальше. И вся процессия также проследовала за ним, по коридору, в одно из соседних помещений, большую часть которого занимала огромная печь. Точнее, нечто вроде громадной микроволновки, где за несколькими слоями толстого жаростойкого стекла в буквальном смысле выгорало все живое.
— Код три шестнадцать выполняем, — сообщил голос по рации.
После чего Геращенков, а за ним и остальные сняли головные уборы, у кого они были.
— Код три шестнадцать выполнено, — добавил тот же голос.
— И слава богу! — в словах Геращенкова впервые послышалось нечто неформальное. — Как говорится, нет человека — нет проблемы! Напомните-ка, кто это сказал?
Многие заулыбались. Но сотрудник морга со стопкой бумаг был серьезен:
— Еще одна подпись, — напомнил он.
— Да-да, продолжить официально считать Корнилова Игоря Ивановича пропавшим без вести, — проговорил Геращенков и поставил очередную размашистую закорючку. — Чистая формальность… Что-то еще?
— А что с Бурлаком? — спросил кто-то.
— С Бурлаком? Ничего. Пусть лежит, где лежит. И тоже считается пропавшим. Пока.
Саманта Джонс, а в прошлом Елена Корнилова, уже какое-то время проживала в Соединенных Штатах Америки. Скромный домик в местечке Мьюир-Бич на берегу залива Сан-Франциско ничем не выделялся на фоне окружающих строений. Однако для одного человека и в сравнении с типовой двушкой в Ховрино, откуда женщина сюда и перебралась, он мог показаться даже исполнением американской мечты.
Хозяйка дома нигде не работала, подолгу гуляла вдоль океана с целым выводком симпатичных мопсов, а по вечерам занималась аргентинским танго и баловала нескольких новых подруг, живущих по соседству, разными кулинарными изысками.