Выбрать главу

Когда он отпер замок, железная дверь, вдруг сильно ударила его в лицо, и он упал на спину, схватившись за сломанный острым краем двери нос.

В проеме показался очень несимпатичный молодой человек, чье лицо не носило следов других мыслей, кроме как о бабах и деньгах. Он был крепкого сложения, одет, несмотря на теплый день, в черную кожаную куртку, спортивные шаровары и квадратные ботинки. А самым неприятным было то, что он держал в руке помповое ружье.

За ним в редакцию вошли еще двое таких же типов в черных кожаных куртках.

Закрыв за собой дверь, последний из них достал из черного полиэтиленового мешка «АК-47» и передернул затвор. В руке у другого был пистолет.

Все, находившиеся в редакции, повернулись к входу и замерли. Визит был слишком неожиданным, и прошло слишком мало времени, чтобы кто-нибудь из них успел сориентироваться в происходящем. Они даже и испугаться-то не успели.

– Ну что, пидарасы, – провозгласил первый из вошедших, – газетки пишем?

Стоявший за ним второй сказал ему на ухо:

– Одного оставить. Помнишь, Буль?

– А как же! – ответил Буль и, не глядя, выстрелил из помпового ружья в голову лежавшему у его ног и все еще державшемуся за разбитое лицо корректору Витьке Барабанову.

Выстрел был произведен с близкого растояния, и разлетевшиеся во все стороны клочки Витькиного лица, смешанные с его набитым правилами русского языка мозгом, попали прямо на шикарные сверкающие штиблеты Буля.

– Вот блядь, – огорчился он. – Где тут сортир?

Все молчали.

– Я, блядь, спрашиваю, где тут сортир? – повторил он, передернул помповик и навел толстый ствол на Сонечку Балакиреву, с ужасом смотревшую на только что убитого Витьку.

Сонечка залязгала зубами и, не в силах произнести хоть что-нибудь, указала трясущимся пальцем на дверь в углу.

– Правильный ответ, – отреагировал бандит с пистолетом по кличке Чита и выстрелил в Сонечку.

Пуля из ТТ пробила Сонечкину левую грудь, затем ее сердце, принадлежавшее Витьке Барабанову, о чем тот даже не догадывался, и ее маленькая, но нежная душа отправилась догонять Витькину. Там они, наверное, и встретились.

Ленка Столбова, в журналистских кругах известная как Столбняк, не выдержала такого зрелища и оглушительно завизжала. Буль, направлявшийся в сортир, чтобы помыть там штиблеты, быстро обернулся и навскидку выстрелил в Ленку. Весь заряд картечи угодил ей в бедра и низ живота. Не переставая визжать, она схватилась обеими руками за пах и съехала со стула на пол. Чита, только что застреливший Сонечку, поднял пистолет и несколько раз выстрелил в Ленку. Две пули попали в лицо, еще две – в грудь и живот. Ленка Столбняк замолчала и тут же умерла.

– Вот сука! – прокомментировал Чита. – Орет, падла!

Двое студентов журфака, Стасик и Никита, подрабатывавшие в редакции «Нового города», сидели без движения и без слов. Смерть, ворвавшаяся в их жизнь без предупреждения, сковала их не хуже стальных цепей, совершенно лишив воли.

Из сортира послышался плеск воды и голос Буля, оттирающего штиблеты от крови и прочего:

– Слышь, блядь, Мюллер, наведи-ка тут, блядь, порядочек, пока я выйду!

Мюллер, стоявший до того в сторонке, передернул затвор «АК» и, держа его перед собой, выпустил длинную очередь. При этом он медленно поворачивал ствол и пули вылетали из ствола веером. Стасик и Никита одновременно свалились на пол лицом вниз и закрыли головы руками.

– О, бля! Знают, чо делать! – загоготал радостный Чита. – Слышь, Буль, посмотри, бля, как американцы прямо!

В это время от офисной мебели летели щепки, со столов сносило бумаги и разные мелочи, в общем, все было, как в боевике.

Магазин кончился и Мюллер сделал паузу, чтобы выдернуть его и, перевернув, вставить новый, примотанный к первому липкой лентой.

Из сортира вышел Буль в свежепомытых штиблетах. Окинув взором помещение редакции, он выразил удовлетворение:

– Ништяк, блядь! Слышь, Мюллер, а чо телевизоры оставил? Жалко, что ли?

– Щас, – ответил Мюллер, вставил новый магазин, передернул затвор и прошелся очередью по оргтехнике.

Мониторы стали взрываться, из принтера вылетело черное облако тонера, а дорогой чайник выплеснул из себя два литра крутого кипятка.

И тут произошло непредвиденное.

Стасику, который вместе с Никитой лежал у ног Читы, этот кипяток попал прямо на голую шею. Стасик сильно дернулся и невольно ударил Читу ногой по лодыжке. Тот потерял равновесие, переступил и встал прямо в лужу Витькиного мозга. Поскользнувшись, он взмахнул руками и стал падать. При этом траектория его головы совпала с траекторией пуль из «АК-47», которые Мюллер сеял вокруг себя, словно разумное, доброе и вечное.

Пять последних в магазине автоматных пуль продырявили тупую башку Читы, она выпустила из себя неаппетитное содержимое, и мертвый Чита упал прямо на труп Витьки.

Настала тишина, которую через несколько секунд нарушил возмущенный голос Буля:

– Ты чо, блядь? Ну, сука…

И он несколько раз выстрелил из помповика в лежащего Стасика.

Стасик дернулся и тоже умер.

На полу лицом вниз лежал пока еще живой Никита, и ему было очень страшно. Размышляя о смерти в свои двадцать лет, он представлял себе, что такое выдающееся событие в его жизни может произойти по-всякому, но уж никак не подобным образом. А главная несправедливость заключалась в том, что смерть пришла совершенно неожиданно и абсолютно не вовремя. Никита лежал и боялся того, что сейчас будет очень больно. Он только что видел, как разлетаются по офису мозги и брызги крови его друзей, видел, как в их молодых телах появляются страшные черно-кровавые дырки, и очень не хотел, чтобы то же самое сейчас произошло и с ним.

Патроны в оружии бандитов кончились, и это было кстати. Раздосадованные нелепой смертью братка, Буль и Мюллер были готовы убить Никиту, нарушив тем самым приказ начальника. А приказ этот касался того, что должен был остаться один живой, чтобы передать заинтересованным лицам нужные слова.

– Ну, блядь, пидар, тебе повезло, – наконец нарушил молчание Буль. – А ну, блядь, повернись на спину!

И он пнул Никиту ногой в ребра.

Никита застонал, скривился от боли, но послушно перекатился на спину и увидел над собой двух страшных русских гангстеров с оружием, стволы которого были направлены ему в лицо. Он еще не понимал, что остается жить.