- Самоубийство, - сказал Вогель.
- А мне нравится идея восстания, - поддержал меня Альберт, самый младший боец «первой». – Я устал жить в клетке, как зверь.
- Никаких самоубийств, никаких восстаний, наша позиция – мирное отделение. Нас тут двадцать девять «спецов» высочайшего уровня, а база хорошо укреплена. Я хочу поглядеть даже не на то, как военные будут нас выковыривать отсюда, а на то, где они возьмут самоубийц для этой миссии. И в целом расклад останется прежним: кто будет защищать столицу? Кроме нас ведь некому, особенно если другие команды перейдут на нашу сторону. Военные? Они понесут потери раз, другой, третий и сами начнут требовать вернуть нас обратно любой ценой. И тогда уже императору придется с нами договариваться – причем как с равными. Мы будем диктовать наши условия.
- А если ты снова ошибешься?
- От этого никто не застрахован. Только вот что я скажу вам, парни. Никто не даст нам ни прав, ни свободы, если мы сами не возьмем. Чем бы все это не кончилось – я хочу пожить немного без цепей. Итак, парни, пора решаться. Кто остается со мной – тот остается. Кто не хочет – выход сами знаете где. Скажете, что вы ни при чем, да и все.
Присутствующие начали переглядываться, но на выход не пошел никто. Моя семья остается со мной – и это окрыляет.
- Тогда план такой. Выходим в полном вооружении. «Первая» со мной идет брать под контроль пункт управления, «вторая» занимает склады, чтобы исключить саботаж, третья – нижний уровень и инфраструктуру. Из военного персонала тут всего человек сорок, лейтенант Андерсон вроде адекватный тип – с ними не должно быть проблем, они знают, что не потянут против нас, и скорей всего уйдут по-хорошему. Обслуживающий персонал, особенно инженеров реактора, необходимо задержать. Это не захват заложников, они должны будут ознакомить нас с обслуживанием всего хозяйства, а потом мы их отпустим. То же самое – связисты. Готовы? Тогда вперед.
Все три команды пришли в движение – четко и слаженно. Мы пошли на выход из арсенала, но стоило мне выйти в коридор, как я лицом к лицу столкнулся с лейтенантом Андерсоном и еще несколькими бойцами из его охранного подразделения.
- Э-э, такое дело, Конрад, - сказал он, - мне приказано всех вас арестовать.
- Этот приказ нелегитимный, лейтенант, - улыбнулся я ему.
- Он исходит от полковника Айсмана, как бы.
- Боюсь, вы отстали от жизни, лейтенант, минуты на три. Мы, спецконтингет команд первой, второй и третьей, находимся вне юрисдикции Айсмана. Мы больше не подданные Рейха и императора и не признаем над собой ничьей власти, а территория базы – наше суверенное владение, где вам и вашим людям более не позволено находиться. Сдайте оружие и идите на выход.
У него и его людей глаза полезли на лоб, солдаты начали пятиться.
- Это… мятеж?!!
- Мы решили покинуть человеческое общество. Лейтенант, не взваливайте на себя чужие проблемы. Лично вы ни в чем не виноваты – пусть расхлебывают виновные. Вас дома ждут жена и дети – а у меня ни жены, ни детей нет. Вы рискуете потерять больше, чем я. Сдайте оружие и ступайте с миром. И по пути заберите всех остальных своих людей, хорошо? Пусть расставание пройдет без кровопролития.
- Конрад, вы отдаете себе отчет в том, что делаете?
- Не пытайтесь взывать к моему разуму, лейтенант, лучше проявите его сами. Ронни, проводи к выходу.
Я не ошибся: Андерсон, осознавая безнадежность расклада, предпочел вывести свое подразделение в полном составе. Путь к командному пункту практически свободен.
Правда, остались еще два часовых у самой двери, но их уговаривать пришлось еще меньше, чем Андерсона.
Я толкнул дверь, она открылась практически бесшумно, на идеально смазанных петлях. В центре управления – всего несколько человек, включая Айсмана. Полковник сидит спиной ко мне с телефонной трубкой у уха, а внимание четверых штабистов и двоих инженеров спецсвязи приковано к экрану телевизора, на котором идет прямой репортаж.
В кадре – «Фолькеншутц» и дирижабль спасателей, пытающийся перебросить перекидной мостик к окну где-то так восемьдесят пятого этажа, в то время как пулеметчик в гондоле ведет огонь сквозь другое окно. В этот момент на балконе несколькими этажами выше появляется фигура. Слышен возглас репортера «смотри, смотри! Выше!», оператор наводит великолепную оптику, произведенную на лучших германских заводах, и увеличение позволяет рассмотреть, что фигура эта перекособочена, искривлена, а перед ней в воздухе висит какая-то статуэтка. Мгновение – и кусок бронзы устремляется к дирижаблю, разгоняясь все сильнее. Позиция выбрана идеально: с дирижабля нельзя увидеть одержимого, находящегося выше, наполненный гелием корпус заслоняет обзор и прострел. В дирижабле появляется сквозная дыра: одержимые способны развить своим броском энергетику мелкокалиберной пушки, а оболочка дирижабля и пистолетной пулей пробивается.