Представители меньшинства вопросительно взглянули друг на друга, пожали плечами и не нашли ничего лучшего, как покинуть зал: почва была у них окончательно выбита из-под ног. Председательствующий осведомился, не хочет ли еще кто-нибудь высказаться, но собрание молчало, поэтому он облек предложение Кулно в несколько более обтекаемую, более приятную и более приемлемую словесную форму и затем поставил на голосование, попросив тех, кто против, подняться с места. Все остались сидеть, лишь один встал, и, ко всеобщему изумлению, это был сам Кулно.
По залу пронесся ропот.
Редактор юмористической газеты «Зануда» обратился к председательствующему с просьбой осведомиться у Кулно, почему тот голосует против своего собственного предложения.
— Я пошутил, — ответил Кулно на вопрос председателя.
В зале послышался скрип стульев.
— Что именно было шуткой, само предложение или голосование против него?
— Разумеется, предложение.
Стулья с грохотом сдвинулись со своих мест. Зал превратился в единодушное «гм!».
— Прошу уважаемое собрание простить меня, — продолжал Кулно, — моя шутка не удалась, ее не поняли. Это была неуместная шутка.
В зале — возбуждение, замешательство, смешки, озорно поблескивающие глаза.
— Не соизволит ли наконец этот молодой человек объяснить нам, кого он, собственно, хочет сделать посмешищем: самого себя, уважаемого писателя, почтенного председательствующего или же эстонский народ, представители которого собрались в этом зале? — спросил солидный, явно молодившийся пожилой господин с пылающим от негодования лицом.
— Прочтите три раза подряд Библию, и вам все станет ясно, — ответил Кулно и направился к дверям.
Эти слова прозвучали как взрыв бомбы, лишили зал рассудка. Загрохотали стулья, люди повскакивали с мест, размахивали руками, что-то кричали, перебивая друг друга, — они словно бы собирались куда-то бежать, что-то сделать, и все же оставались на месте, лишь в тот момент, когда Кулно уже отворял двери, вслед ему понеслось:
— Вон! Бессовестный! Мальчишка! Негодяй!
5
Кулно прошел в буфет, руки у него тряслись, в висках стучало. Он сел за свободный столик, обхватил голову руками и даже не заметил представителей меньшинства, посылавших в его сторону насмешливые взгляды, явно над ним издеваясь.
— Ты что, спятил? — спросил у Кулно кто-то из его знакомых.
— Возможно, — ответил Кулно, не поднимая головы.
Вероятно, разговор этот был бы продолжен, но тут в буфет вбежал Лутвей, оглядел помещение и, увидев Кулно, поспешил к нему.
— Ты здесь?! Я думал, тебе живым не уйти. Нет, это надо было видеть! — воскликнул Лутвей и, повернувшись к сидевшим поблизости молодым людям, добавил: — Вы рановато спустились в буфет, самое интересное прозевали.
Вопросы посыпались градом, все пришли в возбуждение, задвигались; столы загрохотали, стаканы зазвякали, молодые люди обступили со всех сторон Кулно, что-то говорили, перебивая друг друга, смеялись, говорили снова, но Кулно продолжал безмолвствовать, он как будто стыдился звука своего голоса, как будто боялся, что голос дрогнет и обнаружатся те чувства, которые все еще продолжали бушевать в его, Кулно, душе. Молодому человеку пришлось собрать в кулак всю свою волю, чтобы не потерять присутствия духа и сохранить спокойствие. Когда Кулно, сидя в зале, выслушивал речи ораторов, в нем постепенно, словно вода в перекрытой плотиной реке, накапливалось желание громко расхохотаться, бросить в лицо этим господам насмешку, облить их ядом сарказма, обрушить на них нарастающий в нем страстный гнев, — однако такое желание было скороспелым, неопределенным, и неопределенность эта удерживала Кулно от действий, удерживала до тех пор, пока наконец плотина не рухнула под напором чувств, и — Кулно ринулся на трибуну, не отдавая себе отчета, во что это выльется. Ему было ясно лишь одно: он должен говорить, ему необходимо облегчить свою душу, — но каждое произнесенное им слово становилось как бы семенем, из которого тут же рождалась новая мысль, и дело приняло тот неожиданный для самого Кулно оборот, который заставил его друзей качать головой, а врагов — потирать руки, в конечном же итоге все полетело вверх тормашками. Навалившиеся на Кулно неожиданные события словно погребли его под собою, он не нашел ничего лучшего, чем бегство, и покинул собрание.