— А-га, а-га, — ответил малыш и вцепился покрепче в отцовскую бороду, так что Каарель невольно охнул. Атс словно хотел сказать: «Но ты ведь тогда будешь старый, а я молодой».
— А потом смерть упрячет нас с матерью в глубокую яму, а ты станешь в этом большом доме хозяином.
— А-га, а-га, — вторил сынишка невеселым мыслям отца.
Но недолго любовался Каарель зелеными полями.
В ту пору, когда картофельные клубни как раз лучше всего идут в рост, ударили ранние заморозки. Утром, когда солнце поднялось повыше, картофельная ботва на всем поле почернела. Лишь кое-где на более высоких местах уцелело немного зелени.
Еще ночью, перед этим страшным утром, Каарель чувствовал какую-то тревогу. Ему не спалось. Перед восходом солнца он вышел в поле, словно пытаясь одним своим присутствием отпугнуть губительный холод. Но напрасно. Солнце уже начало пригревать землю, а хозяин все еще стоял на картофельном поле, только время от времени делал шаг-другой, как бы не отдавая себе отчета в том, что случилось. На обратном пути он то и дело оглядывался на почерневшую ботву, словно не веря своим глазам. Но так оно и было: мороз превратил зеленое поле в черное.
— Все пропало, — сказал он дома Тийне. — Зимой будем в своей дымной лачуге, как медведь, лапу сосать, а земля вместе с семью сотнями отойдет к мызе.
— Даже отсюда видно, как все почернело, — отвечала Тийна. — Вчера я выдернула один куст, картофелины мелкие, как наперсток.
— Хоть семена осенью соберем.
— Кабы знали, не сажали бы так много, — молвила Тийна.
— Знали бы заранее, не брали бы весной усадьбу, а оставили бы ее старикам. Ну да, кабы поросенку когти, он бы и на дерево влез.
— Зачем же из-за этого землю бросать? Разве у нас у одних земля, у других ведь то же самое, — рассуждала Тийна.
Каарель задумался. В самом деле, ведь и у других дело обстояло не лучше.
Через несколько дней отовсюду стали раздаваться жалобы: заморозки погубили картошку. У кадакаских хозяев легче стало на душе. Они как будто стали счастливее, когда увидели, что и у других такое же несчастье.
А старые хозяева Кадака злорадствовали:
— Вот это называется — хозяйничать с умом! Посадили картошки побольше, чтоб сразу разбогатеть! И вот вам, получай! Посмотрим, что они теперь будут делать.
И старуха принималась разглагольствовать о том, какой Каарель несправедливый, заносчивый, глупый, как он бога не боится. Он, мол, и Тийну с толку сбил. Старуха раскаивалась, что отдала за него свою дочь. Но еще больше жалела она о том, что раз в жизни послушалась своего старика и передала молодым усадьбу.
— Ведь мой старик, да и вообще мужики — такие дурни, что им ни в чем нельзя потакать. Теперь участок отойдет к мызе. А уж мы-то над ним бились, горбом копейку сколачивали. Тийна — та все-таки понимает, а Каарель — хоть бы что, прет напролом.
Решив что-нибудь еще урвать из хозяйства, однажды осенью старики явились в Кадака за молодым бычком.
— Опять идут грабители, — сказал Каарель Тийне, издали увидев стариков.
— Кто идет? — переспросила Тийна, не веря своим ушам.
— Грабители, — повторил Каарель.
— Что ты такое мелешь? Какие грабители?.. Откуда?..
— А вон, идут по дороге, сама посмотри.
Тийна вышла из-за гумна, посмотрела на дорогу и тотчас же вернулась, не проронив ни слова. Молчал и Каарель.
— Пришли поглядеть, как ваши дела, — поздоровавшись, заявила старуха.
— Что ж, дела у нас неплохие, — отвечал Каарель.
— Да, это мы и сами видим.
— А раз видите, что вам еще здесь высматривать да выспрашивать?
— Да вот хотим бычка у вас взять, завтра с ним на ярмарку сходили бы, — сказала старуха.
— Так привязала бы к рогам веревку да и увела бы его прямо с поля, зачем еще мне говорить?
— Каждый раз ты злишься, когда мы за своим же добром приходим, сам ведь обещал отдать, — заметила старуха.
— Конечно, злюсь, — ответил Каарель. — Кто бы не злился на моем месте? Пожар нас вконец разорил, а то, что чуть поценнее, — вы у нас из рук рвете. А мне прикажете хладнокровно смотреть, что со мной делают добрые люди? Лопнет в конце концов всякое терпение. Возьму — продам все, что у меня есть, и удеру куда глаза глядят: устал я от вас до смерти.
Старуха выслушала эти речи с большим удовольствием: наконец-то молодых совсем зажало. Обмолвись они сейчас хоть одним добрым словом, заговори по-хорошему со стариками — старуха бы отчитала их как следует и оставила, пожалуй, бычка. Но Каарель промолчал: он не хотел, чтобы старуха на весь приход кричала о своей доброте, а им постоянно напоминала о своем благодеянии.