— Что станем делать? — спросил он как-то поздней осенью у Тийны.
Не поняв, что муж хочет этим сказать, Тийна молча посмотрела на него.
— Куда на зиму переселимся? — пояснил свой вопрос Каарель.
— Разве мы здесь не останемся? — удивилась Тийна.
— А где скот держать?
На это Тийна ничего не смогла ответить.
— Сами прожили бы, да скот померзнет, — продолжал Каарель.
— Нам-то самим что сделается, — молвила Тийна.
— Ничего другого не остается, как перебраться на зиму в Лыугу зубами щелкать, — продолжал Каарель, очень живо представляя себе все значение этих слов: «перебраться в Лыугу». Это означало снова жить со стариками под одной крышей и изо дня в день ссориться с ними.
— Ни за что не ушла бы отсюда, здесь так хорошо, — сказала Тийна.
— А скотину куда? — повторил Каарель свой вопрос.
— Вот в том-то и беда: куда скотину? Ничего не поделаешь, придется туда перебираться, — покорно произнесла Тийна.
И Каарель отправился в Лыугу — просить хозяина принять их на зиму обратно.
Бабка Мари, прослышав о посещении Каареля, сейчас же побежала к хозяйке Лыугу узнать, зачем приходил зять.
— Хотят на зиму опять к вам переселиться; боятся, наверно, как бы вы, старики, одни там не замерзли.
— Ах вот что — обратно! — воскликнула старуха. — Пусть приходят, я их не боюсь, мы всего от них навидались.
— Чего их бояться, они ведь не чужие. А вы все еще ссоритесь, никак не можете поладить? — спросила хозяйка.
— Уж и не знаю, как ладить с таким бесноватым. У меня вечно душа болит, как бы он Тийне не сделал чего плохого. А Тийна — как овечка, позволяет ему вытворять что вздумается. Я бы не вытерпела, хоть головой в омут, а сбежала бы от него.
— Может, он с Тийной и хорош.
— Уж мы-то знаем, как он с Тийной хорош!
Перед вечером молодые отправились в Лыугу, уже заранее предчувствуя ссору. Так и случилось. Едва Каарель вошел в комнату, старуха сказала:
— Стариков ругаешь на чем свет стоит, говоришь, что и глядеть на них противно, а видно, без них не обойтись, опять приходится к ним на шею садиться.
К Тийне, пришедшей немного раньше, старуха относилась терпимо, потому что та в последнее время все чаще возражала Каарелю и горой стояла за стариков.
— Если старики не дают нам покоя, чего ради нам их в покое оставлять? — ответил Каарель теще.
— Мы были у вас только два раза за все лето, — сказала бабка.
— И, конечно, рады были каждый раз что-нибудь урвать. Наведывайся вы почаще, нам бы давно пришлось в петлю лезть, — ответил Каарель.
— А кто же тебе мешает? Лезь сейчас, время еще не ушло, душа в теле держится, веревку подавно стоит на тебя извести.
Когда Каарель, задыхаясь от кашля, опустился на скамью, старуха прибавила:
— Хрипи, хрипи, скоро и без веревки на тот свет отправишься.
— Я и сам так думаю, поэтому тяну еще свою лямку, — ответил Каарель с печальной серьезностью.
Тийна, как видно, поняла, что хотел сказать муж, и воскликнула со слезами: «Каарель!» Сынишка, сидевший у нее на коленях, посмотрел на всех по очереди, остановил взгляд на матери и скривил губки, собираясь заплакать.
— И ты — как дитя малое, опять хнычешь, — принялась мать отчитывать Тийну. — Да кабы мне от такого мужа избавиться, я бы на радостях каждому нищему у церкви подала по три копейки.
— А сколько бы ты подала, если б от такого зятя избавилась? — спросил Каарель.
— Стоит ли за такую дрянь вообще-то подавать!
— А если б он остался в живых? — допытывался Каарель.
— Каарель, перестань! — сказала Тийна умоляюще.
— Остался в живых?.. Да что он — скотина, чтоб его можно было дубиной пристукнуть, когда вздумается, — проворчала теща.