Ханс хотел положить этому конец: он решил сам побывать на молении и узнать, что привлекает туда людей. Кустас согласился пойти вместе с ним.
IV
Наступил долгожданный субботний вечер. Лиза и Анна уже ушли на моление. Сегодня и завтра ожидались особенно торжественные моления: откуда-то издалека прибыл известный проповедник, чтобы убедиться, насколько крепка вера здешних братьев и сестер.
Март и Ханс остались дома одни; они сидели на бревне невдалеке от ямы. В свободное время старик всегда старался находиться поближе к своему кладу. Глядя на новый костюм Ханса, он спросил:
— А ты куда собрался, в гости, что ли?
— Я? — переспросил Ханс и, помолчав, ответил: — Жду Кустаса, мы тоже собираемся пойти на моление.
Старик удивленно посмотрел на сына, словно хотел сказать: «Вон уже до чего дошло». Однако промолчал, задумчиво посмотрел в землю, затем перевел взгляд на яму.
Немного погодя за воротами показался Кустас, Ханс пошел ему навстречу, и они вместе скрылись в лесу.
Старик продолжал сидеть на бревне, попыхивая трубкой. Так приятно было отдыхать после целой недели труда. Но потом он не вытерпел — встал и подошел к яме. Из-за дождя края ямы опять обвалились, но старик на это и внимания не обратил. Погруженный в свои мысли, он снова увидел дороги, ведущие на небо и в ад, и извивавшихся в грязи некрещеных младенцев. Представил он себе и будущее: яма вырыта и предсказание сбылось.
Ханс и Кустас шли через лес. Их нежно окутывал теплый влажный воздух. Лес молчал. Лишь изредка то здесь, то там раздавался какой-нибудь звук; он словно в страхе или радости стремглав уносился в лесную чащу и там как бы прислушивался, затаив дыхание, к царящей вокруг тишине. Порой же в противоположных концах леса раздавались одновременно два голоса, и тогда казалось, будто они в порыве непреодолимой страсти устремляются друг к другу, чтобы сплестись в жарком объятии. В небе лукаво перемигивались звездочки.
Молитвенное пение парни услышали еще издали. В просторной горнице усадьбы Аллика Ханс и Кустас увидели скопище народа. Дверь была открыта, так что каждый мог свободно войти в горницу. На Ханса и Кустаса никто, по-видимому, и внимания не обратил. В горницу они не вошли, стали в сенях.
Молящиеся держали в руках небольшие молитвенники и пели, пели долго, с явным воодушевлением. Здесь были старики и молодежь, мужчины и женщины. Налево от двери у стены сидел мужчина лет пятидесяти с серьезным, задумчивым и даже как будто печальным лицом. Лоб его был изборожден морщинами. Но, взглянув на его рот и глаза, Ханс заметил, что старик все время улыбается какой-то язвительной, сатанинской улыбкой; и Хансу показалось, будто старик насмехается именно над теми, кто не осмеливается войти в горницу. Он сидел с молитвенно сложенными руками и после каждого песнопения громко шептал: «О Иисус, Иисус, Иисус, Иисус! О Иисус, Иисус, Иисус, Иисус!» Но при этом лицо его ничуть не менялось, насмешливая улыбка по-прежнему мелькала на губах и отражалась во взгляде.
Рядом со стариком сидел мужчина лет сорока, светловолосый, с широким, приветливым и сияющим лицом. Лоб у него был чистый и высокий, в глазах светилась радость. На его губах тоже играла улыбка, но как непохожа она была на улыбку его соседа! Она дышала лаской, радостью и счастьем. Такую улыбку можно увидеть только на лице младенца, долго плакавшего от голода в своей колыбели и вдруг увидевшего мать, которая пришла, чтобы накормить его. У ребенка еще не высохли слезы на глазах, но он уже улыбается, улыбается счастливой улыбкой и пытается вытащить ножонку, туго стянутую свивальником. Этот радостно улыбавшийся мужчина смотрел не прямо перед собой и не вверх, а на угол печки, где, однако, ничего особенного не было видно, даже тараканов.
Прямо против двери, на стоящей у стены скамье, вместе с другими сидели два парня — один лет двадцати, другой чуть постарше — и пели по одному молитвеннику. Лицо младшего выражало чисто мальчишеское зазнайство и глупость, старший же, по-стариковски нацепив очки и склонив для пущей важности голову к плечу, сидел, преисполненный чувства собственного достоинства. Оба пели во весь голос, то и дело косясь на дверь, возле которой стояли Ханс и Кустас. Особенно внимательно разглядывали они Ханса, одетого в добротный костюм. Парень в очках еще больше склонил голову к плечу, словно хотел сказать: «Эка важность — новый костюм! Ты лучше на нас погляди!»