— А если ты хочешь стать хозяйкой Метсанурга, то не должна больше ходить на моления. Кустасу это не по душе, — продолжал Ханс.
— Он ведь и сам бывал на них, — промолвила Анна, лишь бы что-нибудь сказать.
— Это он только из-за тебя… Ты и представить себе не можешь, как он тебя любит, как ты ему дорога.
Анна опять опустила голову, лицо ее зарделось. За последние годы Ханс стал ей чужим, а теперь этот чужой человек говорит ей такие вещи.
— Так ты останешься дома? — спросил Ханс немного погодя.
— Там видно будет, — прошептала Анна.
— Останься, сестра, — сказал Ханс мягко, — конечно, если Кустас тебе не противен. Он ведь славный парень, да и усадьба у него своя.
Анна тоже понимала, что Кустас славный парень, хотя и немного медлительный и неловкий. Однако переданная братом просьба тяжелым камнем легла ей на сердце. Это, как видно, поняла и мать; она не на шутку опечалилась, когда вечером дочь сказала, что сегодня на моление не пойдет — у нее болит голова.
— С чего это она у тебя вдруг разболелась? — недовольно спросила мать. — Видно, опять Ханс виноват, вы с ним о чем-то там говорили.
Анна молчала.
— О чем вы говорили? — спросила Лиза.
— Да так.
— Что значит — да так? Я за дверью стояла — о Кустасе шла речь.
Дочь опустила голову.
— Послушай, что это с тобой сегодня? Ты плакала? Глаза красные. Что Ханс тебе говорил?
— Ничего плохого, — ответила Анна тихо, а у самой на глазах выступили слезы.
— Видали младенца, уже опять плачет, — проворчала Лиза, думая, что дочь плачет по пустякам. Но затем, как видно, пришла к другому выводу.
— Пойдем на кухню.
Они прошли в полутемную, закопченную кухню, куда свет и свежий воздух проникали через открытое окно. Вместе со светом и воздухом сюда врывались птичьи голоса и, казалось, прятались по темным углам. Лиза заставила Анну сесть рядом с собой на кровать и принялась ее расспрашивать. Нежность и сердечность матери лишь усилили тяжесть, давившую сердце Анны.
— Скажи мне, что тебе Ханс говорил, — допытывалась Лиза, взяв дочь за руку.
У Анны снова брызнули слезы из глаз, и она сказала:
— Метсанургаский Кустас придет сегодня… хочет со мной повидаться.
— Ну так что же, пусть приходит. Он ведь славный парень, единственный сын… А что ему нужно, Ханс не говорил?
— Сказал.
— Хочет жениться на тебе? — обрадовалась мать.
— Как будто так, — молвила Анна.
— Но наверняка еще не известно?
— Известно.
— Чего же ты, глупая, хнычешь, не ты первая замуж выходишь, не ты последняя. Или ты не хочешь за него идти?
— Хочу.
— А сама ревешь! Девки все такие. Уж как мне хотелось за своего Марта выйти, а когда венчаться шла, ревела как дура… Это пройдет.
— Не пройдет, — прошептала Анна.
В этих словах мать почуяла что-то недоброе.
— Что же с тобой такое? — спросила она.
Анна отвернулась и снова расплакалась, плач перешел в рыдания.
— Я не одна, — едва слышно выговорила девушка и, упав на кровать, закрыла лицо руками. В голове у нее все смешалось, она едва не теряла рассудок. Последние слова как бы вырвали у нее кусок сердца, часть души.
Онемев от испуга, смотрела Лиза на вздрагивавшую от рыданий дочь. Ей хотелось бросить в лицо Анне резкий и горький упрек. Но тут она что-то вспомнила и сердце ее смягчилось.
— О господи, что же с нами будет! — воскликнула она, придвигаясь к дочери и дотрагиваясь до ее головы. — Что скажут старик и Ханс? А в деревне! С кем же это ты?
В ответ раздались рыдания. Когда Лиза повторила свой вопрос, дочь произнесла одно только слово. Услышав его, мать вскочила как ужаленная и уставилась на Анну испуганными глазами.
Слово это было — учитель.
— Господи помилуй! — прошептала Лиза наконец. Единственное слово, сорвавшееся с уст дочери, разбило множество лучших надежд матери, отняло у нее душевный покой. Как? Этот избранник божий! И он не смог устоять против дьявольского искушения? А ведь как красиво говорит, как умеет наставлять других! И какой благочестивый!
В пропитанной копотью кухне царило молчание. Мать стояла возле кровати, на которой рыдала дочь, рыдала судорожно, безутешно. Птичьи голоса по-прежнему прятались по темным углам, на жердях для сушки хлеба и на печи, где было столько копоти, что хоть кочергой выгребай.
— Ты Хансу об этом не говорила? — спросила наконец Лиза, немного подумав.
— Нет, — всхлипнула Анна.
— Тогда ладно. Мужчины в таких делах ничего не смыслят, от них легко все скрыть. Да и зачем им рассказывать? Разве они могут помочь? Только ругаться станут. Лучше мы никому ничего не скажем. А за учителя я возьмусь, дай только встречусь с ним. Ишь подлец какой, а еще в святые лезет! У самого жена и дети…