— С вами нам толковать не о чем, убирайтесь, пока целы, — крикнул ему кто-то.
Во главе толпы шли молодые парни, за ними мужики постарше и, наконец, женщины. Бабы с грудными детьми на руках стали в сторонке; к ним присоединилось несколько старых набожных дедов. Они молчали, дивясь тому, как меняются времена.
Нескольких мужиков отрядили за бароном. Они пошли с черного хода. Немного погодя вернулись и сообщили, что барон согласен говорить с мужиками, но только с каждым в отдельности, с толпой же ему разговаривать не о чем — это, мол, бунт.
— Какой еще бунт! — крикнул кто-то.
— Мы по делу пришли, разве это бунт?
— Не станем даром дни отрабатывать, где это слыхано!
— Теперь не прежние времена!
— Теперь у нас даже свобода веры, сам царь дал!
Но вскоре толпа утихла; слышался только глухой гул. Мужики держали совет. Потом решили — не возвращаться на работу до тех пор, пока барон не выйдет и не выслушает собравшихся. Грозились оставить ячмень в поле неубранным, пусть хоть град, хоть ножи с неба сыплются; решили также не доить вечером коров.
Выборные снова отправились в дом, чтобы сообщить барону это решение. Спустя немного времени они вернулись с известием, что барон сейчас выйдет на парадное крыльцо. По толпе пронесся гул — люди не то обрадовались, не то испугались. Все двинулись к главному входу.
Вскоре на крыльцо вышли человек десять господ. У седовласых дедов руки невольно потянулись к шапкам, и через минуту старики уже стояли перед господами с обнаженной головой. По лицам помещиков скользнула довольная улыбка.
— Шапки надеть! — послышалось из толпы. — Какого черта вы там комедию ломаете!
— Постыдились бы, ведь в двадцатом веке живете! — раздался громкий голос лийвамяэского Ханса.
Кое-кто из стариков послушался, остальные принялись чесать в затылке, словно только для этого и сняли шапки.
— Чья это лысина блестит? Даже царь не заставляет перед собой шапку ломать…
— Евреи и в церкви в шапках стоят!
Теперь надели шапки и остальные старики.
Молодой барон, управляющий мызой, отделился от группы господ и, выйдя вперед, начал:
— Я не желайт с вами говорить, потому что вы есть бунтовщики, но…
— Никакие мы не бунтовщики! — крикнули из толпы.
— С голыми руками не бунтуют! — раздался другой голос.
— Мы пришли к милостивым господам правды просить, — сказал какой-то старик.
— Правды не просят, мы ее требовать пришли! — послышался голос.
— Но милостивый господин барон, который сам случайно приехать… — продолжал молодой господин.
— Нам не нужно вашей милости, мы правды требуем! — перебили его.
— Молчать! Заткни глотку! — раздались крики.
— Но милостивый барон, который сам приехать, есть милостивый… добрый и разрешайт вам прийти к нему и он желайт слушать, что вы хочет…
— Мы хотим, чтобы с нами поступали по справедливости! — раздраженно крикнул кто-то.
— Просим милостивых господ скостить нам аренду! — жалобно прогнусавил какой-то старик.
— Требуем! — перебил его молодой, сильный голос.
— От дождя сено погибло!
— А весной аренду повысили!
Молодой барон поговорил со старым, затем вернулся на прежнее место и заявил:
— Господин барон не понимайт ваше желание. Он хочет — вы выбирайт два или три человек, которые объясняйте дело.
— Кто пойдет? — послышалось со всех сторон.
— Хотя бы лийвамяэский Ханс! — крикнул кто-то.
— Он-то непременно, у него язык хорошо подвешен.
Кроме Ханса, выбрали одного старика-арендатора да еще батрака. Все трое отделились от толпы и подошли к крыльцу. У батрака и арендатора рука опять потянулась к шапке, но их сразу же одернули:
— Шапок не трогать!
— Господин барон ваших лысин не видел, что ли?
— Опять голова зачесалась?