Окрестные жители, как видно, уже забыли о яме Марта, вернее, свыклись с ней, как с чем-то обычным, о чем и говорить не стоит. А если и находились любители подшутить над стариком, подразнить его, то таким зубоскалам он отвечал презрительным молчанием. Что могли знать люди о таинственном откровении Марта, что они в этом понимали! Март все больше избегал людей, становился все скупее на слова. Да и о чем ему было говорить с теми, кому нет никакого дела до его надежд, до его пророческого видения.
Так и жили обитатели Лийвамяэ — каждый сам по себе, у каждого свои заботы, свои печали. Когда до свадьбы остались считанные дни, Лиза вздохнула с облегчением; но Анна бродила по дому как тень. Снова и снова вставал перед ней вопрос: идти ей за Кустаса, утаив свой грех, или прежде во всем ему признаться? А вдруг, если все откроется после свадьбы, будет еще хуже? Недели две она просидела дома, никто ее не видел, но венчаться-то придется в церкви, где столько любопытных глаз. Там десятки баб станут ощупывать ее опытным взглядом. К тому же у Кустаса есть старуха-мать.
Анна так измучилась, что в среду перед свадьбой — свадьба должна была состояться в воскресенье — заявила матери, что не выйдет за Кустаса.
Лиза пришла в отчаяние; она не знала, что же теперь делать.
— Не будь дурой, — сказала она наконец дочери, — до сих пор держалась, так помолчи еще несколько дней, в воскресенье все кончится.
— Кончится… — повторила дочь. — Тогда только и начнется.
— И чего ты все так близко к сердцу принимаешь! В воскресенье все кончится. Окрутит вас поп, тогда уж никто не подступится. Не ты первая, не ты последняя. Кустас в таких делах ничего не понимает.
— Но ведь у него есть мать.
Это был веский довод. Анна сейчас повторила мысль самой Лизы, которую та тщательно скрывала от дочери. Действительно, какая же мать не станет самым внимательным образом разглядывать невестку, особенно если подозревает что-то неладное; мать не успокоится, пока обо всем не расспросит сына, пока все ему не выложит. Возьмется за это и мать Кустаса, а может быть, уже и взялась. Так поступила бы любая мать, в этом Лиза была уверена. Но она надеялась, что Анне эта мысль и в голову не придет. И вот все же случилось то, чего Лиза боялась. Как теперь быть, как успокоить дочь?
— Глупая, — сказала она, — что тебе мать сделает! Откуда ей знать, чей это ребенок. А может, он от Кустаса! Кого она будет об этом расспрашивать? Как только станете мужем и женой — всем тревогам конец, все бабы языки прикусят.
Но дочь боялась, дочь продолжала стоять на своем, дочь упрямо твердила, что не пойдет за Кустаса. И Лиза потратила немало слов, пролила немало слез, прежде чем ей удалось сломить упрямство дочери. Вспоминая свою молодость, Лиза вынуждена была признать, что сама она переживала такие вещи куда легче. Правда, она тоже плакала, тоже не спала ночей, однако все перенесла. И Лиза подумала: с каждым поколением люди становятся все слабее.
В пятницу Лиза отправилась в лавку. Когда она спросила манной крупы, лавочник шутливо заметил:
— Это у кого же прибавление семейства?
Слева эти точно ножом резнули Лизу по сердцу. Не намекает ли лавочник на положение Анны? Иначе почему он так хитро улыбается, этот старый плут, который успел уже двух жен переменить, но так холостяком и остался. Уж если лавочник догадывается, значит, по всей деревне трезвон идет, ведь только в деревне он и мог услышать какие-нибудь толки.
Лавочнику показалось, что его вопрос смутил Лизу, поэтому он продолжал в том же духе:
— К родным или знакомым аист прилетел? Мальчик или девочка? Дожди идут — наверное, и у нового человека жизнь будет дождливая, плакать много придется.
— В последнее время об аистах и не слышно, молодоженов мало, — пролепетала Лиза.
— Вот придет зима, тогда свадебные бубенцы зазвенят. А твоя дочка и санного пути дожидаться не хочет.
Лиза еще больше смутилась. Лавочник знает, что на Лийвамяэ готовятся к свадьбе, почему же он, отвешивая крупу, заговорил о «прибавлении семейства», об аистах? Будто из манной крупы ничего другого и приготовить нельзя — только кашу, которую, по обычаю, подносят молодой матери.
— А если кому повезет в неурожайный год, то свадьбу и крестины справляют вместе; причины две, а празднование одно, радостей две — а хлопоты одни, — тараторил лавочник, завязывая мешок. — Частенько бывает так, что невеста без большого платка не решается и к алтарю идти. Да, что поделаешь, молодость! По себе знаем, что значит молодыми быть!