Алдия быстро глянул на капитана и кивнул.
— Да, верно, — сказал он. — Моя основная работа должна продолжаться. Даже война — не повод прекращать поиски лекарства от Проклятия Нежити.
— Именно война — повод умножить усилия, — тихо сказал Рейме. — Ты ведь знаешь, что в нашей армии почти не осталось людей?
Алдия молча кивнул.
— В последнее время опустошённые солдаты стали представлять едва ли не большую проблему, чем гиганты, — продолжил Рейме. — Собственно, именно об этом я и пришёл с тобой поговорить. Вендрик распорядился собирать души убитых полых солдат и привозить тебе. Из-за этого в армии зреет недовольство. Солдаты не хотят отдавать души своих товарищей «на отвратительные опыты безумному колдуну». Отказываются выполнять приказ, и, соответственно, приходится их наказывать. Ты можешь что-то с этим сделать? Нам там и так… — Рейме замолчал и отвернулся, поморщившись.
— Что я могу сделать? — горько проговорил Алдия. — Я могу, конечно, попросить Вендрика отменить приказ. Но… — он замолчал и растерянно глянул на капитана.
— Но где ты тогда будешь брать материалы для экспериментов?.. Я-то понимаю, — Рейме вздохнул, — хотя, по правде говоря, не хотелось бы оказаться в их числе. Никто ведь не знает, что происходит с этими душами. Чувствуют они что-то или нет… После.
Серая хмарь вернулась, затуманивая зрение и забивая горло. Алдия хрипло кашлянул.
И ничего не сказал.
Он-то знал, чувствуют ли что-то души на его прозекторском столе. И что именно они чувствуют — тоже знал. Знал слишком хорошо.
Они приходили к нему в кошмары и рассказывали об этом. И не давали ему забыть. Их голоса преследовали Алдию и наяву. Ни на мгновение не замолкая.
Но Рейме, конечно, ни к чему было знать такие подробности. Поэтому Алдия просто сказал:
— Я понял тебя. Поговорю с Вендриком. Что-нибудь придумаем.
— Спасибо, — Рейме вздохнул и поднялся со стула. — Ну ладно, мне пора. И так просидел у тебя два с половиной часа вместо получаса, как собирался…
— А почему не разбудил-то?
Рейме снисходительно покосился на архимага.
— Это ты у нас ужасный колдун, известный своей жестокостью, — сказал он, — и о тебе ходят слухи, что ты творишь с людьми всякие ужасные и отвратительные вещи. А я простой солдат, и у меня не поднялась рука ради пятиминутного разговора будить человека, который, по его собственному признанию, десять суток не спал…
— Спасибо, что тут ещё скажешь, — Алдия тоже поднялся и кивнул на дверь. — Пойдём, провожу тебя немного. Мне всё равно надо возвращаться в лабораторию.
Замок был огромен, и путь от комнат Алдии до крыла, в котором жили старшие офицеры стражи, занимал не менее четверти часа, если идти быстрым шагом. В числе прочего нужно было пересечь нежилую часть этого крыла — неосвещённый коридор со множеством дверей в пустующие комнаты, заставленные накрытой чехлами мебелью.
Рейме и Алдия быстро шли по пыльным ковровым дорожкам, не слыша звука собственных шагов. Казалось, что любой звук, донесись он сюда, в это царство затхлости, паутины и заброшенности, будет так же без остатка поглощён коврами и драпировками.
Тишина казалась непроницаемой и плотной, как спокойная озёрная вода.
И поэтому капитан и Алдия от неожиданности резко остановились, будто налетев на стену, когда услышали донёсшийся из-за двери одной из комнат сбивчивый, прерывающийся всхлипываниями и горестными стонами шёпот.
— О, как же так… Я не могу… Я не… Нет, нет… За что мне это? Скажите, за что ему?.. Отец, прости… Я не могу… сестра… Сестрички, помогите мне…
Шёпот ускользал, как отголосок сна, растворялся в душной ночной тишине, улетал прочь с лёгкими сквозняками. Он был почти неразличим — и архимаг и старый солдат замерли на месте, затаив дыхание, вслушиваясь и боясь упустить хоть слово.
Они не должны были узнать голос. Слишком тихим и сбивчивым он был, слишком искажён был неподдельным страданием. Но они были почти уверены, что узнают его.
Так почему же королева плачет в одиночестве, укрывшись в пустующих комнатах нежилого крыла замка?
12
Алдия. Давно
Почти так же сильно, как необходимость спать, архимаг ненавидел зеркала. Они напоминали ему о том, как мало времени у него осталось.
Он уже давно не вёл счёта прожитым годам. Он мог бы вычислить свой возраст, но не хотел этого делать, потому что понимал: результат ужаснёт его, утопит в удушающей темноте сомнений и страха.
Алдия — человек. И он чудовищно стар.
А старость для любого человека всегда заканчивается одинаково…
И в последние годы (десятилетия?..) архимаг избегал смотреть в зеркала, где с ним встречался взглядом старик с потемневшим морщинистым лицом и седыми волосами. Да, в глазах его горел всё тот же огонь неутолимой страсти к познанию, светился всё тот же острый и цепкий ум, на дне зрачков таились усталая мудрость и решимость много в жизни повидавшего — и ещё больше потерявшего — бойца с судьбой.
Но всё же это были глаза глубокого старика.
Да, тайные практики самых могущественных школ магии помогали поддерживать силы, замедлять старение тела и угасание остроты ума. Но обмануть человеческую природу невозможно. Всех живых ожидает смерть.
И чем больше проходило лет, проведённых в бесплодных попытках преодолеть Проклятие Нежити, тем чаше Алдия задумывался: а от чего на самом деле он ищет исцеление? Его брат Вендрик, капитаны Рейме и Вельстадт и прочие немёртвые не старели, не менялись вот уже много лет. Они не боялись завтрашнего дня — смерть им не грозила, а с Проклятием они уже смирились и научились использовать его себе во благо.
И всё чаще архимаг ловил себя на мысли, что уже не понимает, что пугает его сильнее: Проклятие — или же то, что оно намеренно столько лет обходит его, Алдию, стороной?
Размышляя о природе Проклятия, Алдия не раз отмечал: по его наблюдениям, те из немёртвых, кто в конечном итоге терял рассудок и становился опустошённым, чаще всего слишком сильно боялись именно этого исхода. И тогда, когда они уставали жить с этим страхом, Проклятие окончательно забирало у них разум. И архимаг не мог не видеть здесь пугающего сходства: что если его страх смерти — обычной человеческой смерти, ухода в небытие, обращения в прах — настолько сильнее леденящего ужаса перед не-жизнью, что Проклятие намеренно медлит, не спеша избавлять его от этого кошмара наяву?
И Алдия продолжал искать исцеление.
Шли годы, менялись магические техники и ингредиенты, совершенствовались заклинания. Не менялось только одно — результаты. Точнее, их отсутствие.
Алдия часто думал, что если бы ему не пришлось пройти через все те ужасы, с которыми они с Вендриком столкнулись в поисках Душ Повелителей, то он вообще не смог бы заниматься тем, чем ему пришлось заниматься все эти годы — не выдержал бы, наложил на себя руки или просто сошёл с ума. О чудовищных экспериментах королевского архимага, о порождённых в мрачных подземных лабораториях жутких тварях, отвратительных, опасных — и невыносимо страдающих, — ходили леденящие кровь слухи. И о самом архимаге — естественно, тоже. Чудовище, не знающее жалости, хладнокровный убийца, существо, начисто лишённое человеческих чувств. Стальная рука, ледяное сердце.
Как же они ошибались…
Сколько потребовалось сил, сколько ночей в полукошмаре-полубреду, сколько крови из искусанных губ и разбитых костяшек, чтобы руки стали железными, а взгляд — острым, ледяным?
А ведь сердце каменным так и не стало. И душа не стала мёртвой.
И хуже всего было не то, что думали об архимаге люди. На самом деле страшно было то, что думал о себе он сам.
Цена…
Цена спасения, которое, возможно, так и не будет найдено. Как заставить себя верить?
Как продолжать — нет, не верить, а продолжать заставлять себя верить — сейчас, через столько лет бесплодных поисков?