Алдия давно запретил себе углубляться в подобные размышления, потому что понимал: пара часов детального и беспощадного анализа ситуации — и он просто умрёт. Тем или иным способом, но умертвит себя. Да просто сердце остановится, не захочет больше гонять кровь по телу.
Как бы Алдия ни страшился смерти, были на свете вещи, которые ужасали намного сильнее.
И это было ещё одной причиной ненавидеть зеркала.
Алдия боялся, что когда-нибудь рассмотрит себя поближе — и узнает в отражении то самое чудовище, которое в нём видят другие. Увидит себя в нём и его в себе.
И всё закончится. Для измученного, дрожащего, плачущего человечка по имени Алдия — и для расы людей, которой больше не на кого будет надеяться.
Поэтому Алдия научился не думать на определённые темы. Он силой заставил себя стать тем, кого в нём видели окружающие — хладнокровным экспериментатором, видящим перед собой на столе не страдающие живые существа, а материал и ингредиенты для опытов.
Да, он обманул реальность — хотя бы на какое-то время. Он выжил, смог сохранить рассудок, продолжить поиски и эксперименты.
Но сны отомстили ему за всё.
Всё сполна возвращалось в кошмарах.
Звуки, запахи, цвета, ощущения. Истошные вопли и жалобные стоны. Вонь горелой плоти, крови, серы и раскалённого железа. Алое, чёрное, огненное.
И боль, нестерпимая боль, от которой сознание словно вырывается из тела, и ты видишь его со стороны — но от этого не становится легче, наоборот — ты не просто агонизируешь, каждой клеточкой тела умоляя смерть поторопиться, но и видишь со стороны своё корчащееся тело, лужи своей дымящейся крови, своё искажённое чудовищной гримасой боли и отчаяния лицо. И холодный блеск глаз экспериментатора, наблюдающего за всем этим.
И тот Алдия, который был когда-то человеком, а не чудовищем, каждый раз умирал в этих снах вместе со своими подопытными. А тот, кто просыпался по утрам — пил отвар трилезвийника, чтобы прогнать остатки сна и прояснить мысли, и шёл в лабораторию.
Продолжать.
До следующей ночи.
***
Старость говорила с Алдией голосом его совести, его насильно усыплённой, задушенной человечности. Старость предлагала ему оценить свою жизнь, свои деяния — то, что имело значение, разложить на две чаши весов, а что-то просто выбросить, как бесполезный мусор. Алдия очень не хотел слушать этот настойчивый шёпот. Но старость всё чаще безжалостно напоминала о себе — слабостью, болями в суставах, ухудшающимся зрением. И отмахиваться от неё становилось всё сложнее.
Смерть уже в пути. Кто достигнет своей цели раньше — она или Алдия?
И поэтому слова Рейме неожиданно крепко засели в мозгу.
«Тебе нужно найти ассистента. Настоящего, толкового помощника, которому ты сможешь доверить и… Основную работу».
Да, обязательно нужно найти ассистента. Того, кто сможет не просто помогать — а в случае необходимости заменить Алдию на его посту. Такого помощника, кто обладал бы достаточными силами и знаниями, был готов учиться — и был готов оглушить и спрятать подальше собственные совесть и сострадание, страх и отвращение.
Впрочем, архимаг давно уже понял, что выбор у него невелик: не раз и не два в Дранглик прибывали учёные и маги, принадлежавшие к самым разным школам и магическим традициям; не раз и не два их изъеденные Проклятием тела оказывались на прозекторском столе Алдии, а души — в запечатанных заклинаниями сосудах.
Никто не выдерживал. Всех съедало опустошение.
И Алдия уже не надеялся подыскать себе не то что преемника — хотя бы просто толкового помощника.
Но это не означало, что он должен прекратить поиски.
Вендрик по просьбе Алдии разослал письма во все союзные страны — правителям и главам ведущих магических школ. Впрочем, и король, и архимаг прекрасно понимали, что в нынешнем положении — в состоянии войны — Дранглику не стоило бы рассчитывать на большой приток желающих наняться на службу ко двору.
Однако через какое-то время в замке неожиданно собралась приличная компания кандидатов, и Алдия вынужден был проводить по несколько собеседований в день.
Всё сильнее и сильнее разочаровываясь.
А потом… Он увидел на столе перед собой тот листок.
— Лекс?.. Откуда ты здесь взялся? Зачем?..
Шаналотта. Сейчас
До обеда Алдия так и не появился. Шаналотта от беспокойства не находила себе места, но снова стучаться в двери покоев архимага не решилась, только оставила дверь своей комнаты приоткрытой и внимательно вслушивалась — не раздадутся ли в коридоре шаги? Пару раз подкрадывалась к дверям спальни и кабинета отца и с замиранием сердца прикладывала ухо к холодному отполированному дереву.
Тишина… А может, Алдия просто ушёл в лаборатории?
Спуститься вниз и проверить она тоже не осмелилась, потому что там наверняка можно было столкнуться с Навлааном, а ей совершенно не хотелось сейчас его видеть.
Промаявшись до обеда и с трудом выдержав полчаса в обществе молчаливого и подавленного чернокнижника, Шаналотта первым делом отправилась на кухню и распорядилась, чтобы ужин ей подали в её комнату. Потом, чувствуя, что вот-вот расплачется, как ребёнок, девушка бросилась разыскивать единственного человека, к которому она могла сейчас обратиться за поддержкой.
Свою старую няню Петру, бывшую Хранительницу Огня.
Петра жила на первом этаже, в крыле для прислуги. Хотя Алдия и предлагал ей намного более просторные и удобные комнаты на том же этаже, где жили он сам и Шаналотта, но старая женщина отказалась, ссылаясь на то, что ей тяжело спускаться и подниматься по лестницам. С тех пор как Шаналотта подросла и перестала нуждаться в няне, Петра оставалась в цитадели на правах пожилой тётушки, к которой всегда можно было наведаться — посидеть в крошечной уютной комнатке у горящего камина, послушать истории, помочь перематывать пряжу.
Постучав и дождавшись скрипучего «Войдите», Шаналотта вошла в натопленную комнатушку и наклонилась, чтобы обнять сидящую в кресле-качалке старую няню. Петра ласково потрепала девушку по голове — совсем как в детстве, отчего Шаналотта окончательно почувствовала себя испуганным ребёнком. Усевшись прямо на коврик у ног няни, Шаналотта снизу вверх посмотрела в изрезанное морщинами и потемневшее от времени лицо бывшей Хранительницы.
— Ты видела Навлаана? — спросила она жалобно.
— Конечно, — отозвалась Петра. — Странный тип. Вроде бы и неплохой человек, но… Что-то с ним не так, — она задумчиво перебирала волосы подопечной, глядя в пламя камина. — Я уже собиралась поговорить о нём с Алдией… А потом подумала: а он сам-то разве не таков? С одной стороны — хороший человек. А с другой — непроглядная Тьма.
— Верно говоришь, — вздохнула Шаналотта, как котёнок, подставляя голову под поглаживающую ладонь няни. — И всё-таки мне кажется, он опасен для… отца. Сегодня ночью они проводили какой-то новый опасный ритуал, а потом… — и она рассказала Петре обо всех своих наблюдениях и опасениях.
Бывшая Хранительница слушала молча, хмурясь и поглядывая на огонь. Шаналотта уже давно догадалась, что Петра постоянно разжигает камин не потому, что мёрзнет — окно в её комнатке даже зимой почти всегда оставалось открытым. Просто Хранительнице Огня неуютно было в этом мире без пламени — хотя бы такого, самого обычного, не связанного с Первородным, но всё же живого.
— Алдия давно уже смотрит во Тьму, — наконец проговорила Петра низким дребезжащим голосом. — И только вопросом времени было то, когда Тьма наконец заинтересуется — кто же так внимательно изучает её? Теперь нам следует ожидать новых бед. Девочка моя, — бывшая Хранительница взяла Шаналотту за подбородок и повернула её лицо к себе, — возможно, скоро твоя жизнь изменится. Тебе придётся делать выбор. И это будет очень тяжело. Выбор между Тьмой и Светом может оказаться выбором, на чьей ты стороне — на стороне Алдии или… — Петра замолчала, сочувственно глядя на воспитанницу.
Шаналотта отстранилась и села прямо.