Она лишила Алдию возможности исследовать артефакт гигантов, спрятанный в подземельях глубоко под Дрангликом.
А это означало, что этот артефакт и есть ключ ко всему.
Алдия понимал, что пока война с гигантами не завершится, шансов получить доступ в подземелья королевского замка у него не будет. Хорошо, что хотя бы Сердце Пепельного Тумана осталось в его распоряжении. Некоторые свойства этого предмета заставляли сомневаться в том, что в нем заключена всего лишь магия гигантов. От него веяло чем-то гораздо более древним и могущественным.
Алдия даже в мыслях боялся сформулировать свою догадку. Чтобы не спугнуть удачу, если она наконец-то решила почтить его своим визитом.
Древние Драконы?..
Сожженный дневник Алдии
Драконы живут вне времени. Время для них — не река, текущая из прошлого в будущее и лишь на мгновение сверкающая перед нами бликом «настоящего»; для них время — что-то вроде бескрайнего поля, по которому можно спокойно и без помех идти в любую сторону — или просто упасть в траву, лежать и смотреть в небо.
13
Шаналотта. Сейчас
Мир рушился. Казалось бы — куда уж хуже, куда уж глубже падать: Проклятие Нежити опустошает Дранглик, и без того обескровленный многолетней войной. Король слабеет, королева творит что-то странное и явно опасное, королевский архимаг изгнан из замка по какой-то надуманной причине. Что может быть страшнее?
Страшнее — то, что не у кого больше искать защиты. Нет у Шаналотты больше отца. Тот, кто смотрит на неё глазами архимага Алдии — больше не Алдия, а какой-то чужой и недобрый человек. Он старается вернуть себя прежнего, Шаналотта видит, как он старается… Но нет — Тьма наконец заметила того, кто так долго домогался её внимания. И теперь уж не отпустит свою добычу… Или новую марионетку?
Шаналотта почти не появлялась в своих покоях — боялась лишний раз столкнуться с Алдией или Навлааном, которому отвели комнаты на том же этаже, но в другом крыле. Ночевала в комнатушке у Петры, засыпала под её негромкий голос, рассказывающий о старых временах, о древних героях и о славных победах. И дракон успокаивался от этого голоса.
Дракон… Шаналотте всё сложнее становилось контролировать свою вторую сущность. Дракон не просто беспокоился — порой он неистовствовал, бесновался внутри, и испуганной девушке казалось, что хрупкая человеческая оболочка вот-вот разлетится в клочья, и развернутся в серое низкое небо четыре исполинских крыла…
Шаналотта боялась, что однажды не справится с драконом. Она боялась Навлаана, боялась Нашандру, теперь она боялась и отца. И как же её ужасало то, что, возможно, больше всего ей следует бояться саму себя…
Воля дракона давила, просто пригибала к земле.
«Ты должна помешать им! То, что они делают — против мирового порядка! Сила душ должна быть возвращена Пламени! Ты не должна допустить, чтобы…»
Чего именно не должна допустить Шаналотта, дракон пояснять не желал. Неудивительно: он прекрасно понимал, что она была бы рада получить такую подсказку — и передать всё Алдии: несмотря ни на что, она по-прежнему оставалась на его стороне. Пока хрупкая надежда ещё не растаяла…
«Как? Как я могу им помешать? Меня ведь даже в лаборатории не пускают!»
«Ты можешь проникнуть куда угодно… если захочешь. Ты просто не хочешь».
«Да, не хочу! А вот ты мог бы объяснить, чего ты хочешь от меня! Чем опасен Навлаан? В каком направлении они не должны двигаться?»
«Ты всё понимаешь! Не притворяйся такой чувствительной, слабой, глупой… Не притворяйся ЧЕЛОВЕКОМ!»
«Я — человек! А ты — вымершее сотни веков назад чудовище!»
«Я — чудовище? Да как ты смеешь! Чудовища — это они! Боги, люди, гиганты! Все, кто отнял у нас наш мир, нашу вечность!»
«Что я слышу… Ты злишься? Вы, драконы — лишены эмоций. Или я не права? Так ты дракон или нет?..»
«Замолчи, дерзкое порождение ошибки больного разума!»
«А я, похоже, права…»
Все эти споры приводили только к одному — у Шаналотты начинали колотиться сердце и болеть голова, трясло как в лихорадке и бросало в жар. Петра поила её какими-то горькими снадобьями, бормотала что-то неразборчивое и успокаивающее. И дракон словно бы засыпал. Ненадолго, но замолкал. Но вскоре возобновлял атаки на человеческий разум, своего «соседа» в теле девушки.
Время шло, эксперименты Алдии продолжались, Шаналотта пряталась у Петры, уже почти перестав горько недоумевать по поводу того, что отец даже не пытается разыскать её, выяснить, что происходит, почему она избегает его… Дни были заняты постижением древнего искусства Насыщения Огня, ночи — борьбой с драконом и с новыми страхами.
Теперь Шаналотта окончательно поняла, от чего она столько лет спасала Алдию, забирая и отводя в серый туманный мир его кошмары. Она впервые в жизни заглянула на изнанку собственных снов.
Там её ждал дракон.
Его угрозы и туманные посулы неведомых бед преследовали ее наяву, заставляя сердце колотиться как от быстрого бега. А когда она всё же забывалась тяжёлым сном, убаюканная мерным бормотанием старой Хранительницы Огня, дракон приходил в её сны, как к себе домой. А впрочем, сновидения Шаналотты и были его домом. Сны уносили её в пространство, где время течет в ту сторону, в которую его направляет сновидец. Серый и бесформенный мир до Эры Огня.
Человеческой душе было невыносимо холодно там, в этом неживом месте. Будто застывала в жилах кровь, и кожа трескалась и покрывалась изморозью. А сердце продолжало биться, тщетно пытаясь донести холодную, густеющую кровь до побелевших, скрюченных в последней судороге пальцев…
Шаналотта почти никогда не страдала от холода. Вторая сущность словно бы согревала её каким-то отголоском драконьего пламени. И вот теперь она узнала, каково это — замерзать почти насмерть. Балансировать на грани между ощущениями невыносимой боли и ломоты во всём теле — и обманчивого тепла объятий вечного сна. И никогда не переходить — и не надеяться перейти! — за эту грань.
Теперь она была обречена стоять в одиночестве посреди продуваемой свирепыми ледяными ветрами пустоши, глядя почти уже ослепшими, белеющими от инея, но почему-то всё ещё живыми глазами в холодное чёрное небо. Пустое мёртвое небо без звёзд.
Такой холод чувствует душа, поглощаемая Тьмой. Шаналотта была уверена — она поняла всё правильно, она не ошибается.
Так вот что уже много лет ощущает Навлаан. Так вот как живёт теперь Алдия…
Как же согреть их? Как согреться самой?
Пламя…
Да осветит Пламя ваш путь… Да согреет оно ваши сердца.
Шаналотта с одержимостью приговоренного, надеющегося вымолить помилование или хотя бы отсрочку, обучалась Насыщению Огня.
Стараясь не думать о том, что служит Костру топливом.
Алдия. Сейчас
Архимаг, сгорбившись и опустив голову, стоял перед большим зеркалом, вцепившись в его раму, будто собирался пробить своим телом стеклянную преграду и спрятаться в мире по ту сторону.
В камине пылал огонь, но Алдию сотрясала дрожь. Он дышал тяжело и рвано, со всхлипами и коротким хриплым кашлем. Слипшиеся от пота наполовину седые волосы падали на лицо, хотя бы отчасти заслоняя самое отвратительное зрелище, которое только могло привидеться архимагу в кошмарах, а теперь во всей беспощадной материальности явившееся ему в старинном зеркале.
Его собственное обнаженное тело. Старческое, покрытое морщинистой пергаментной кожей с темной сеткой сосудов. Омерзительное свидетельство проигранного сражения.
Почти умирающее человеческое тело — без малейших признаков Тёмной Метки.
«Нет больше сил. Нет больше надежды. Не могу. Не могу больше…»
Мир будто бы скрыла горячечная пелена тумана или удушливого дыма, и из этого марева только изредка выглядывали отдельные предметы и силуэты людей. Поначалу в минуты просветления Алдия не решался покидать лаборатории: его преследовало ощущение, что за время своего беспамятства он натворил каких-то ужасных вещей — ужасных даже по меркам безумного архимага. И он до содрогания боялся, поднявшись по лестнице из подземелий, где-нибудь наткнуться на последствия этих своих деяний.