Иногда громадное брюхо покойника со свистом оседало, источая невообразимый смрад. Затем он снова медленно наполнялся испарениями, чтобы снова сделать "выдох" через день-другой.
Когда это происходило, остальным приходилось спешно отлеплять скважину и, рискуя быть обнаруженными, приоткрывать дверь на пару сантиметров, чтобы хоть как-то избавиться от невыносимого запаха.
Но потом и он вошёл в привычку. Покойник стал для товарищей по несчастью кем-то вроде назойливого попутчика. Сначала он раздражает, потом искренне бесит, а потом ты с удивлением для себя обнаруживаешь, что не такие уж вы и разные. Каждый понимал, что их ждёт то же самое.
Ведь, в конце концов, когда-то это было его убежище. Он так же прятался и выжидал, томился взаперти, голодал, собирал ржавую воду в баночку. Так продолжалось много дней, пока он и сам не заметил, как умер. Растворился в вечности ожидания, впитался в пол и стены. Стал частью этой комнаты. Даже если бы тело вынесли наружу, он всё равно остался бы внутри.
Он здесь навсегда. А раз так, то и нечего с ним возиться? Тем более что страх быть пойманными пересиливал отвращение.
Между тем, Борису становилось всё хуже. Его рана беспрестанно гноилась и кровоточила. Чистых бинтов не осталось, а отмывать в ржавой воде и прикладывать старые было сумасшествием. Борис просто ходил с оголённой спиной, лежал только на боку да и вообще старался меньше двигаться. Ещё через несколько дней он уже не мог встать и просто тихо лежал в углу, лицом к стене и слизывал влагу, сочащуюся из трещины. Кожа вокруг раны постепенно чернела, жуткое пятно разрасталось, словно карта территорий, неумолимо захватываемых смертью.
В этом не было никакого смысла, но Катя всё равно иногда промакивала края раны влажным бинтом, удаляла гной.
Так прошла неделя. Борис, не смотря на своё плачевное состояние, всё же держался, чего нельзя было сказать о Мише или Кате. Когда последние остатки еды были съедены, а комната перерыта вдоль и поперёк, когда стук шагов, стрельба и прочий грохот за дверью стал невыносим, когда от невыносимого трупного смрада путались мысли, у ребят уже не было сил ни говорить, ни слушать, ни зажигать фонарь. Втроём они сгрудились у стены, откуда капала вода, поочерёдно припадая к тонкой струйке губами. Чтобы не замёрзнуть, они жались друг к другу, а пол устлали тряпьём и ненужными бумагами, что почти не спасало. Через некоторое время холод усилился, и даже вода стала ледяной.
Спустя ещё невесть сколько времени – по ощущениям не меньше месяца - Катя вдруг поняла, что наступила полнейшая тишина. Все звуки снаружи исчезли. Борис тихонько хрипел, Миша беспокойно ворочался, но на этом всё. Ни шагов, ни привычных окриков охраны. Гробовое молчание.
Слабеющей рукой девушка растолкала Мишу.
– Проснись!
– В чём дело? - просипел он сонным голосом.
– Голоса утихли. Может быть… ушли? Может нам пора…
Миша прислушался.
– Давай ещё подождём. Так уже было вчера… Или позавчера, не помню. Ты спала… Сначала было тихо, а потом снова вернулись. Подождём… Если и дальше будет так, я схожу на разведку.
– Мне холодно, – прошептала Катя.
– Знаю...
Миша прижал девушку к себе, растирая ее руки. Она склонилась к нему, положив на плечо голову, и произнесла отрешённо:
– Может лучше всем нам открыть эту дверь, прямо сейчас. И будь что будет…
– Нет. Не говори так. Они не только убьют нас всех, но и обыщут. Найдут карту, пистолет, все наши записи. Я не хочу, чтобы все это доставалось им. Мы не для этого лазили здесь все эти годы и составляли маршруты, чтобы все оказалось у них. Еще до аварии это стало смыслом для меня. А сейчас тем более. Мы уже совсем близко. Мы никогда раньше... И вряд ли когда-нибудь ещё зайдём так далеко... Я должен передать бумаги в бункер на Таганской. Они важны, они... помогут нам. И всем...
– Я так устала… – теплые слёзы текли по ее щекам.
– Знаю.
Несколько минут они провели в тишине.
– Миш, ты говорил, что был здесь.
– Не совсем так. А что?
– Ты знаешь, что находится над нами?
– Почти ничего... Проходная и выход на поверхность. Мы и вправду довольно высоко забрались. Если бы мы пробежали выше по той лестнице, то проскочили бы через это всё. В теории.
– То есть наверняка ты не знаешь?
– Ну да. Карта есть, но чертил не я. Это была наша "семейная реликвия", – усмехнулся Миша.
– Как это?
– Это дедовы карты. Он работал в проектном бюро метро в восьмидесятых. Уходя, прихватил пару чертежей. Тогда ещё о диггерах толком и не слышали, и дед точно этим не интересовался. Даже и не знаю, зачем он это сделал. Но карты пригодились и не раз. Вот только я не знал, что из чертежей было лишь в планах, а что уже реально построено. – Миша устало провел руками по лицу. – Поэтому у меня несколько вариантов карты. Я стал проверять все планы, которые были у деда. Прошел почти по всем. И за пару месяцев до... той катастрофы, я составил последнюю карту, самую полную. Она почти соответствует действительности, но и на ней не все тоннели учтены. С глубинами тоже нестыковки, но это мелочи...