Странники исчезают в ночи, и где-то над опустевшим городом занимается заря нового мира…
Глава 3. Голодный год
16 октября 3 г.
Аня не любила детей. До отвращения и тошноты. Ей была противна сама мысль о детях, вечно ноющих, зябнущих, голодных, и постоянно чего-то просящих. В этой неприязни не было ничего личного, как она считала. Просто ей не хотелось нести ответственность за кого-либо в эти жуткие дни, когда о самой себе толком не позаботишься. А тут ещё они – тощие, писклявые.
Мерзкие в своей беспомощности и заброшенности. Чужаки, выжившие совершенно случайно, чтобы потом страдать и угнетать своим существованием окружающих, подливая масла в огонь. И чёрт бы с ними, кабы не Голодный год. Детям – самый лакомый кусочек. За какие заслуги?
И ради чего? Чтобы они прожили чуть дольше? Прострадали лишний день, побольше поплакали, нахватали в коллекторе побольше всяких болячек, и в итоге всё равно умерли, попутно заразив остальных? И стоит ли переводить на них паёк?
Кто вообще просил их заводить? Кому нужно было их спасать, выхаживать, не спать ночей, заботиться? Всё это не укладывалось у Ани в голове в те редкие часы, когда по долгу службы приходилось возиться с вверенными ей спиногрызами, а случалось сие нередко - девушка трижды в неделю дежурила в местном «детском саду». Она искренне ненавидела эту работу и своих подопечных.
Один бедолага битый час бродил по тоннелям, по пояс в ледяной воде. Он искал свою пропавшую дочь. В итоге подхватил гангрену и остался без ноги. А его дочурка просто играла в прятки и просидела всё это время в подсобке. Конечно, Агату никто не стал ругать, она же ребёнок. А пока её отец корчился в горячке и приходил в себя после операции, вся магистраль обледенела, поскольку в котельной не хватало рабочих рук.
Или взять к примеру Лизу. Золото, а не девушка. Огонь и воду прошла. У неё связи в четырёх раздаточных пунктах. Никто не знал, какими ухищрениями она выбивала удвоенные суточные пайки, но происходило это регулярно. Бункер на Таганской стал единственным местом, где прекратились голодные обмороки и драки за еду. А потом Лиза забеременела и очень сдала в плане здоровья. Коновал (тот самый, что оперировал отцу Агаты ногу) прописал ей постельный режим и минимум нагрузок, а Слава – отец ребёнка – приставил к их жилищу охрану из Совета, чтобы никто лишний раз не беспокоил будущую маму. И ежедневный доход общины заметно упал.
Во всех этих неприятностях Аня, разумеется, винила «человеческих личинок». В особенности потому, что ответственной за поставки провизии в отсутствие Лизы стала она сама. А это означало: каждый день, свободный от дежурства в «саду», ей приходилось подниматься наверх, в тёмный промёрзший коллектор, несколько часов топать в гордом одиночестве до склада, отстоять пару часов в километровой очереди, клянчить, требовать, заискивать у заветного окошка раздачи, а после тащиться обратно с необъятным рюкзаком и парой сумок. И это - в лучшем случае.
А в худшем – вообще с пустыми руками. Но, так или иначе, на обратном пути ей грозила встреча с голодными мародёрами, поджидавшими неподалёку. Им всё равно чем поживиться – нормальной едой или человеческой плотью, не говоря уже о том, что приходит на ум при виде хорошенькой девушки, одинокой и хрупкой. Лиза и тут умудрялась отвертеться, не уронив достоинства. Ане же такие перспективы не улыбались. Впрочем, до последнего времени ей везло.
А ведь Лиза ещё иногда как-то умудрялась договориться о сопровождении, и какой-нибудь амбал из числа складских работников сопровождал её добрую половину пути до бункера. Аня всего этого не хотела и не умела. Она не умела нравиться (тут одной внешности мало, когда характер - оторви и выкинь), не умела находить общий язык с зажравшимися мужланами, а её острый язык нередко приводил к тому, что приходилось уносить ноги с раздачи. И потому Совет навязал девушке Максима – мальчонку семи лет с жалостливым выражением лица, которое, впрочем, было лишь видимостью.
Второго такого шалопая, подчас ставящего на уши всё население бункера, ещё было поискать. Когда Агату всё-таки наказали и посадили под домашний арест, Максиму стало не с кем устраивать свои проказы, и он начал слоняться по коллектору в одиночку, что нравилось всем ещё меньше. Аня была бы не против, если бы этот мелкий проказник однажды где-нибудь потерялся, но гуманный Совет считал иначе.