— Привет! — сказала белка, возникая из листвы. — Мне кажется, у нас гости.
— Привет! — ответили хором электробытовые приборы.
— Хорошо, прекрасно, отлично! — Белка пригладила усы. — Так что вы говорите?
— О чем? — переспросил тостер, не намеревавшийся проявлять недружелюбие. Просто у него имелась склонность понимать вопросы в буквальном смысле, особенно когда он был чрезвычайно уставшим.
Зверек явно смутился.
— Позвольте представиться. Меня зовут Гарольд.
Само произнесение имени, похоже, вернуло ему хорошее настроение.
— А это прекрасное светлое создание…
Еще одна белка спрыгнула сверху и уселась рядом с Гарольдом.
— … не кто иной, как моя жена Марджори.
— Теперь, когда вы знаете наши имена, вам следует сказать, кто вы, — заметила Марджори.
— Боюсь, у нас нет личных имен, — признался тостер. — Видите ли, мы электробытовые приборы.
— Если у вас нет имен, — удивился Гарольд, — то как вы различаете самцов и самок?
— Среди нас нет ни самцов, ни самок, мы приборы.
Тостер повернулся к пылесосу за подтверждением.
— Что бы это ни значило, — сказала резко Марджори, — законы природы нельзя отменить. Все мы или самцы, или самки. Мыши, птицы и даже насекомые, если верить тому, что о них говорят.
Она закрыла лапой рот и захихикала.
— Вам нравится есть насекомых?
— Нет, — ответил тостер. — Вовсе нет.
Он почел бесполезным пускаться в сложные и тщетные объяснения, почему им не нужно ничего есть.
— Мне тоже, — объявила Марджори. — Но я обожаю орехи. Нет ли у вас их? Может, в том старом ящике?
— Нет, — сухо ответил пылесос. — В «старом ящике» есть только пыль. Два с половиной килограмма, полагаю.
— К чему делать запасы пыли? — изумился Гарольд.
Не дождавшись никакого ответа, он добавил:
— Есть одно очень увлекательное занятие. Можно рассказывать анекдоты. Вам начинать.
— Я не уверен, что знаю хотя бы один, — повинился Гувер.
— А я знаю, — воскликнуло радио. — Вы ведь не эскимосские белки, верно?
Гарольд и Марджори отрицательно помотали головами.
— Замечательно. Скажите… почему необходимы три эскимоса, чтобы ввернуть одну электрическую лампочку?
Марджори захихикала в предвкушении.
— Отказываюсь угадать… почему?
— Один — чтобы держать лампочку, а двое других — поворачивать лестницу.
Белки озадаченно переглянулись.
— Объясните нам, — попросил Гарольд, — кто же из них самец, а кто самка?
— Не имеет значения. Просто они очень глупые. В этих анекдотах эскимосы предполагаются настолько тупыми, что все делают наоборот. Это, разумеется, несправедливо по отношению к эскимосам, которые, вероятно, ничуть не глупее остальных, но надо признать, что анекдоты про них обычно очень смешные. Я знаю их не меньше сотни.
— Ну, если они столь же удачные, как этот, то я не горю желанием их услышать, — сказала Марджори. — Гарольд, расскажи им о трех белках, потерявшихся в снегу.
Она повернулась к лампе, чтобы добавить доверительным тоном:
— Вы умрете со смеху, честное слово…
В то время как Гарольд рассказывал историю трех белок, потерявшихся в снегу, приборы обменивались неодобрительными взглядами. Мало того, что им не нравились сальные шутки (особенно Гуверу), они еще и не находили их смешными. Секс и кровосмешение, на которых они были замешаны, просто-напросто очень далеки от жизни электробытовых приборов.
Гарольд закончил анекдот, и Марджори захохотала от всей души, но оставшаяся часть аудитории даже не изобразила улыбки.
— Ладно, — протянул Гарольд, получивший сильный удар по самолюбию. — Надеюсь, вы довольны своим пребыванием под нашим дубом.
И на этих словах, коротко качнув хвостами, словно султанами, белки устремились вверх и быстро скрылись в кроне.
Вскоре после полуночи тостер резко пробудился от кошмара (ему снилось, что он вот-вот упадет в ванну, наполненную водой) и очутился в ситуации, почти настолько же драматичной. Грохотал гром, молнии секли небо, дождь лил как из ведра. Сначала тостер не мог понять, где находится и по какой причине здесь оказался. Когда же, наконец, вспомнил, то с обеспокоенностью заметил, что плед, который должен был прикрывать их, исчез. А остальные? К счастью, они были здесь, хотя и явно умирали от страха.
— О, Создатель, — стонал пылесос. — Я должен был предвидеть, я должен был предвидеть! Нам никогда, никогда не следовало покидать дом.
Лампа в приступе молчаливого возбуждения крутила колпаком во все стороны, так что ее слабый луч метался среди мокрых корней дуба; кнопка будильника на радио была утоплена, и он звонил не переставая. В конце концов, тостер приблизился и отключил его.