— Ему помогли. — Лука стиснул зубы.
— Виновный. — Альфонсо пожал плечами. — Любой, кто помог ему, виновен. Смерть единственное решение. Если ты убьешь Каппо Ди Каппо, тебя убьют. Ты помог разработать план его убийства? Твоя смерть — моя.
Все члены клана Камписи стояли, кивая головами.
Плечи Текса распрямились.
И я знала, что он принял решение. Он собирался продемонстрировать пример силы.
— Абандонато не хотят меня, Николаси боятся меня, Камписи не знают, что со мной делать, а Де Ланг и Альферо хотят остаться в стороне. Так что же делать парню?
Альфонсо сложил руки перед собой.
— Он мог бы умереть с честью и позволить Семьям править в мире.
Текс поморщился и покачал головой.
— Видишь ли, дядя, вот в чем проблема: зачем создавать мир, когда война это так весело. Разве мир принесёт тебе больше денег? Думаю, в конце концов, где будут деньги, будет и Семья. Ты говоришь о мире, проповедуешь честь, но ты все еще управляешь проституцией на Сицилии, забирая девушек из их семей и предлагая защиту за определенную цену. Ты говоришь, что я слишком молод, но я говорю, что ты слишком стар, в понимании, что древние пути больше не работают. Страх порождает еще больший страх, ты слишком много манипулируешь и показываешь свою слабость. Мир? Черт возьми, нет, я намерен обрушить адское пламя на пять рук — и начну с тебя.
Часть Третья: Очищение
ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ СЕДЬМАЯ
Текс
Мне нужно было, чтобы Мо немного отодвинулась вправо, но я не мог сказать ей об этом. Также, мне необходимо, чтобы несколько человек отошли от Никсона, но я не мог сказать об этом. Вместо этого я продолжал угрожать Альфонсо, заставляя реагировать. Но он был гладким, так хорошо переворачивал слова.
Мо была права. Настало время действовать.
— Ты глупый, глупый ребенок. — глаза Альфонсо вспыхнули, и мужчины снова замолчали.
Я усмехнулся.
— Мой отец говорил что-то подобное, прежде чем я всадил ему в голову три пули.
Раздался громкий вздох, когда мужчины начали кричать между собой.
Я поднял руку, призывая к тишине.
Альфонсо сжал кулаки по бокам.
— Он назвал меня проклятым, и в конце концов, я думаю, что это он был проклят, ведь он уже бежал от меня. Боясь правды увидевшую в моих глазах, что я покончу с ним. Что я стану причиной его смерти. Думаю, он видел это, когда я родился. Думаю, он нутром чуял, что я приду за ним.
Я закрыл глаза, позволяя горечи и негодованию наполнить меня, я собирался использовать их, собирался использовать эту темноту во благо, даже если она убьет меня. Я думал о своем отце, о том, что меня бросили, что меня прокляли.
Когда мои глаза открылись, ярость поглотила меня, когда я оглядел здание. Море знакомых лиц смотрело прямо сквозь меня. Будто последние двадцать пять лет моей жизни не имели никакого смысла.
Неужели я для них ничего не значу?
Ничего, кроме шутки?
Реальность моего положения ударила меня в полную силу, я подавил стон, пытаясь втянуть в себя длинные, ровные вдохи затхлого пыльного воздуха.
— Это твой выбор. — произнес голос ровным тоном, пронзая воздух своей окончательностью.
— Неправильно. — я уставился на цементный пол; приглушенный серый цвет был испачкан пятнами крови. — Если бы у меня действительно был выбор, я бы предпочел умереть в утробе матери. Я бы утопился, когда мне было три года. Я бы застрелился, если бы у меня был шанс. Вы не оставили мне выбора, и вы это знаете.
— Ты не боишься смерти? — насмешливо произнес голос.
Я медленно поднял голову, встретился взглядом с Мо и прошептал.
— Жизнь пугает меня до чертиков.
Единственная слеза упала с ее подбородка, и в этот момент я понял, что должен сделать. В конце концов, жизнь — это выбор. И я собирался сделать свой.
Не раздумывая, я выхватил пистолет из-за пояса за спиной, направил его на Мо и нажал на курок.
Задыхаясь, она упала на пол. Пуля задела плечо, когда я опустился на колени в возможности дотянуться до полуавтомата на бетоне. Встав, я выпустил цепочку патронов; звук, с которым они ударились о цемент, кирпич, тела, стулья и все остальное на линии огня, наполнил меня большим покоем, чем за всю мою жизнь.
Я подошел к нему, человеку, которого собирался убить, человеку, который заставил меня почувствовать, что мое существование ничего не значит.