Ответить на это было нечего. Я молчал и, обжигая губы, пил кофе.
— Илья… Это невыносимо… Ты все время молчишь.
Я промолчал и на этот раз.
— Это из-за вчерашнего? Ты ведь не знаешь…
— Это не из-за вчерашнего. Я молчу просто потому, что мне нечего сказать.
Она опустила голову и двумя руками обхватила старенькую чашку с эмблемой гостиницы на боку.
Чем больше я смотрел на нее, тем сильнее мне казалось, что эту девушку я вижу впервые…
Вчера Осокин сказал, что у нее чувственная ямочка между ключицами. Понятия не имею, почему я это вспомнил.
— Я уезжаю. Даже не верится.
— Во сколько твой самолет?
— Поздно. В полвосьмого утра. Но в аэропорту нужно быть часов в пять.
— Зачем?
— Ну, как… Таможня, паспортный контроль, все такое… А в одиннадцать по вашему времени я уже буду в Дублине.
— Ты помнишь, что в полночь нас ждет капитан?
— Помню. Я успею.
В полночь на «Сенной площади» капитан Тихорецкий устраивал прощальную акцию. То ли следственный эксперимент, то ли реконструкцию картины преступления.
Трудно поверить: вчера в это же время меня очень интересовала разгадка убийства. Я строил версии, присматривался к подозреваемым, искал мотивы… Сегодня все это занимало меня чуть меньше, чем вопрос, отчего именно вымерли динозавры.
Я выковырял из лежащей на подоконнике пачки «Lucky Strike» еще одну сигарету и закурил. Неделю назад я увидел эту девушку впервые, а после сегодняшнего дня не увижу ее больше никогда.
Чемоданы собраны, белье сдано в прачечную, через полчаса приедет Осокин… Раз так все получилось, значит, так и должно было получиться.
Дебби допила свой кофе и поставила чашку на тумбочку.
— Тебе грустно?
— Не знаю… Наверное…
— Ты уже знаешь, чем будешь заниматься завтра?
— Пока нет.
— Еще не думал об этом?
— Наверное, завтра я буду работать. Снова приду в редакцию, включу свой компьютер и не встану из-за стола, пока не допишу все до конца. Как обычно.
Она уезжала — а я оставался. Теперь она будет жить на своем зеленом острове, а я — в этом насквозь вымокшем городе.
Кто она мне? Однако с тех пор, как вчера она уехала с Осокиным, мне казалось, что я не хочу больше жить.
В дверь постучали. Дебби сказала, что, наверное, это Алеша, и пошла открывать.
— Привет, — пробубнил Осокин, стаскивая набухший от воды плащ. Смотреть на меня он избегал. — На улице льет. Промок до ушей. Вы уже все упаковали?
— Илья помог мне собрать чемоданы.
— Теперь в аэропорт?
— Да. Хочу заранее сдать чемоданы. Из гостиницы нужно съехать до четырех часов дня.
— Такси уже вызвала?
— Сейчас вызову.
— А во сколько тебе в метро? На эту… на место преступления?
— К двенадцати. Капитан сказал, что будет ждать нас сразу, как только закроется метро. Я созванивалась с ним. Он сказал, что больше чем на пару часов нас не задержит. Говорит, что хочет еще раз все сверить и перепроверить. Чтобы потом не пришлось вызывать нас из Ирландии.
Осокин с размаху уселся на кровать. На кровать, в которой целую неделю спала Дебби. Она посмотрела в мою сторону. Я старался не обращать внимания.
— Выпьешь кофе?
— Хорошо бы.
— Приятного аппетита. А я пойду. Дела.
— Погоди, Илья. Выпьешь кофе и пойдешь. Ладно?
Дебби вышла. Мы с Осокиным остались вдвоем.
— Стогов, когда ты так молчишь, я чувствую себя полным кретином.
— Может быть, ты и есть полный кретин?
— Обижаешься?
— Да пошел ты!..
— А чего обижаешься? Лучше бы ты, Стогов, о чем-нибудь меня спросил. Ты ни о чем не хочешь меня спросить?
— Хочу.
— Так спроси.
— Леша, скажи, пожалуйста, сколько времени?
— Настолько охота повыебываться? Ты что, не знаешь меня?
— Знаю.
— Ты же не в курсе, что здесь вчера было!
— Зато ты в курсе, что я никогда не любил порно.
— Ты — мудак. Все ведь иначе.
— Леша, я знаю тебя шесть лет. Что еще я должен у тебя спросить?
— Мы же мужчины. Ты должен меня понять… Черт! Я не так сказал. Не в этом смысле.
— Леша, повторяю второй и последний раз: не пойти ли тебе в задницу, а?
— Ну что ж… По крайней мере, я пытался все тебе объяснить.
Осокин усмехнулся и закурил новую сигарету. Потом спросил:
— Ты тоже пойдешь вечером в метро?
— Пойду.
— Капитан вызвал?
— Ага.
Мы помолчали.
— А я сегодня в редакции был.
— Как там?
— Как обычно. Степашин про тебя спрашивал. Когда же, говорит, специальный корреспондент Стогов на рабочем месте появится?
— На подходе новая партия гостей из Ирландии?
— Он тему для тебя придумал. Хочет поручить крупное журналистское расследование.
— Меня его идеи пугают. Как подсунет — хоть вешайся.
— Да?
— Сам, что ли, не видишь?
— По-моему, он хочет, чтобы ты порылся в той истории с английскими спецслужбами. Слышал, да? Наш супермен в Лондоне захватил целый автобус детишек и смылся с денежками.
— На место преступления не пошлет? В смысле в Лондон? С выплатой командировочных?
— В задницу он тебя пошлет. А в Лондон — вряд ли.
— Плохо, когда твой редактор — придурок. То ирландские журналисты, то английские шпионы… Может, мне вообще не ходить завтра на работу?
— Там выяснились новые детали, и он хочет, чтобы ты написал комментарий. Мне компьютерщики показывали. В Интернете уже неделю висят приметы супермена. Вернее, висит, что у него нет ни единой приметы. Только наколка чуть повыше запястья. В виде морского змея, пожирающего подводную лодку.
— Что?!
— Ты чего?
— Что ты сказал? Повтори!
— Что с тобой?
— Что ты сказал?!
— Я сказал, что у разведчика, который взял в заложники школьный автобус в Лондоне, была наколка. В виде морского змея…
— Да нет! До этого!
— Чего ты орешь? Когда до этого?
У меня перед глазами из отдельных кусочков выстраивалась ясная картина. Я даже не верил, что она стала настолько ясной.
— Знаешь, Леша… похоже, до меня дошло, кто и из-за чего убил Шона.
19
Капитан взглянул на часы:
— Полвторого. Начнем, пожалуй.
Он обвел нас проницательным взглядом холодных глаз и прошелся взад-вперед по туннелю.
Наверное, в школе, где учат кагэбэшников, есть специальный предмет — «Отработка проницательного взгляда холодных глаз». Наш капитан имел по этому предмету твердую пятерку.
— На соседнем перегоне ведутся ремонтные работы. По идее, здесь сейчас должна работать целая куча метростроевцев. Но я распорядился, и специально для нас этот отрезок пути перекрыли. Через каждые сто метров у нас есть специальные шлюзы для защиты от оползней. Сейчас эти шлюзы закрыты. Бетонная стена полуметровой толщины. Мы здесь одни. Полностью отрезаны от мира. Мешать нам не будут.
Капитан замолчал и посмотрел на нас. Мы посмотрели на капитана. Интересно, зачем он нас здесь собрал?
Неделю назад все было просто: мы и он. Мы подошли к запертой на ночь станции метро, он провел нас внутрь… А когда мы вышли из туннеля, нас было уже на одного человека меньше.
Теперь все было иначе. В полночь все подходы к станции были перекрыты омоновцами в камуфляжной форме. На каждом отрезке пути нас встречал офицер того же комитета, где служил капитан Тихорецкий.
Пока мы миновали все уровни охраны, пока спустились в туннель — время приближалось к двум часам ночи. Тихорецкий буркнул в висевшую поверх пиджака рацию, шлюзы закрылись, и мы оказались запертыми. Разговаривай сколько влезет.
Курить хотелось ужасно. Я огляделся. Ирландцы стояли сбившись в кучку, капитан — чуть поодаль. Немного впереди на пожарном стенде висели ведро, совковая лопата и топор. Отмытый и заново покрашенный.
— Для начала попробуем встать так же, как в прошлый раз. Вспомните, пожалуйста, где каждый из вас находился в момент, когда в туннеле погас свет…