У сестры Симплиции, когда она вступала в общину, были две слабости, от которых она постепенно избавилась: она питала пристрастие к лакомствам и любила получать письма. Она никогда ничего не читала, кроме молитвенника, написанного крупным шрифтом по-латыни. Она не понимала латыни, но понимала молитвенник.
Благочестивая девушка привязалась к Фантине, очевидно, чувствуя в ней скрытую добродетель, и посвятила себя почти исключительно уходу за ней.
Мадлен отвел сестру Симплицию в сторону и каким-то странным тоном, который припомнился сестре несколько позже, попросил ее позаботиться о Фантине.
Переговорив с сестрой, он подошел к Фантине.
Фантина каждый день ждала появления Мадлена, как ждут солнечного луча, несущего с собой тепло и радость Она говорила сестрам: "Я только тогда в живу, когда приходит господин мэр".
В этот день ее сильно лихорадило Увидев Мадлена, она сейчас же спросила:
- А Козетта?
- Скоро, - ответил он, улыбаясь.
Мадлен держал себя с Фантиной как обычно. Только вместо получаса он, к великому удовольствию Фантины, просидел целый час. Он тысячу раз повторил окружающим, что больная ни в чем не должка нуждаться. Все заметили, что на минуту лицо его стало очень мрачным. Однако это объяснилось, когда узнали, что врач, нагнувшись, шепнул ему на ухо: "Ей значительно хуже".
Затем он вернулся в мэрию, и конторщик видел, как он, внимательно изучив дорожную карту Франции, висевшую у него в кабинете, карандашом записал на клочке бумаги какие-то цифры.
Глава вторая
ПРОНИЦАТЕЛЬНОСТЬ ДЯДЮШКИ СКОФЛЕРА
Из мэрии он направился на другой конец города, к некоему фламандцу Скауфлеру, а на французский лад - Скофлеру, который отдавал внаем лошадей и "кабриолеты по желанию".
Чтобы кратчайшим путем добраться до этого Скофлера, надо было идти по безлюдной улице, где находился церковный дом того прихода, к которому принадлежал Мадлен. По слухам, священник этого прихода был человек достойный и почтенный, умевший при случае подать добрый совет. В ту минуту, когда Мадлен поравнялся с церковным домом, на улице был только один прохожий, и этот прохожий заметил следующее: уже миновав дом священника, г-н мэр остановился, постоял, потом вернулся и дошел до ворот этого дома; в воротах была калитка с железным стукальцем; он быстро взялся за стукальце и приподнял его, потом снова остановился и как бы замер в раздумье, однако по прошествии нескольких секунд, вместо того чтобы громко пост?чать, он тихонько опустил стукальце и пошел дальше с поспешностью, какой до того не обнаруживал.
Мадлен застал Скофлера дома, за починкой сбруи.
- Дядюшка Скофлер! -сказал он. -Есть у вас хорошая лошадь?
- У меня все лошади хорошие, господин мэр, - возразил фламандец. - Что значит, по-вашему, "хорошая лошадь"?
- Такая, которая могла бы пробежать двадцать лье за один день.
- Черт возьми! -воскликнул фламандец. -Двадцать лье!
- Да.
- Запряженная в кабриолет?
- Да.
- А сколько времени она будет отдыхать после такого конца?
- Если понадобится, она должна быть в состоянии выехать обратно на следующий же день.
- И проделать такой же путь?
- Да.
- Черт возьми! Черт возьми! Как вы сказали? Двадцать лье?
Мадлен вынул из кармана листок бумаги, на котором было карандашом набросано несколько цифр. Он показал их фламандцу. Это были цифры: пять, шесть и восемь с половиной.
- Видите? - сказал он. - Всего девятнадцать с половиной, то есть все равно, что двадцать лье.
- Господин мэр, -сказал фламандец -У меня есть то, что вам нужно. Моя белая лошадка. Вам, наверно, случалось ее видеть. Это коняшка из нижнего Булоне. Горяча, как огонь. Сперва ее думали объездить под седло -куда там! Брыкается, скидывает на землю. Решили, что она с пороком, не знали просто, что с ней и делать. Я купил ее и запряг в кабриолет. И что же вы думаете, сударь? Этого-то ей и надо было. Послушна, как овечка, быстра, как ветер. Дело в том, что не надо было садиться ей на спину. Не желала она ходить под седлом. У каждого свой норов. Везти -согласна, нести на себе -ни за что. Видно, уж так она про себя и порешила.
- И она пройдет такое расстояние?
- Пройдет все ваши двадцать лье. Крупной рысью и меньше, чем за восемь часов, но только при некоторых условиях.
- При каких же?
- Во-первых, на полдороге вы дадите ей часок передохнуть; она поест, и пока она будет есть, кто-нибудь должен побыть при этом, чтобы работник постоялого двора не отсыпал у нее овса, а то я заме" чал, что на постоялых дворах конюхи пропивают больше овса, чем лошади его съедают.
- За этим последят.
- Во-вторых... А что, этот кабриолет нужен вам самим, господин мэр?
- Да.
- А умеет ли господин мэр править?
- Умею.
- Хорошо, но только, господин мэр, вы должны ехать один и без поклажи, чтобы не перегружать лошадь.
- Согласен.
- Но послушайте, господин мэр, ведь если с вами никого не будет, вам самим придется потрудиться и присмотреть за кормежкой.
- Об этом мы уже договорились.
- Я возьму с вас тридцать франков в сутки. Простойные дни оплачиваются так же. Ни на грош меньше, и прокорм коня за ваш счет, господин мэр.
Мадлен вынул из кошелька три наполеондора и положил их на стол.
- Вот вам за два дня вперед.
- А в-четвертых, для такого конца кабриолет будет слишком тяжел и утомит лошадь. Лучше бы вы, господин мэр, согласились ехать в моем маленьком тильбюри
- Согласен.
- Экипаж легкий, но открытый.
- Это мне безразлично.
- Но подумали ли вы, господин мэр, о том, что у нас зима?
Мадлен не ответил.
- И что стоят холода? - продолжал фламандец. Мадлен хранил молчание.
- И что может пойти дождь?
Мадлен поднял голову и сказал:
- Завтра, в половине пятого утра, тильбюри вместе с лошадью должны стоять у моих дверей.
- Слушаю, господин мэр, - ответил Скофлер; потом, соскабливая ногтем большого пальца пятно на деревянном столе, добавил тем равнодушным тоном, каким фламандцы так искусно прикрывают хитрость: -Да! Только сейчас вспомнил! Ведь господин мэр еще не сказал, куда едет. Куда это вы едете, господин мэр?