— Вы продержите ее под анестезией или наркотиками до конца рейса, не так ли, доктор? — спросил шеф протокола Дамин-Хест. Герцогиня лежала на кровати в своей каюте; ее полное тело было почти полностью спеленуто бинтами.
— Нет, — ответил Лим, — это может привести к осложнениям. Здоровье пациентки требует, чтобы она находилась в сознании и могла есть и пить.
— Было бы полезнее для вас, доктор, чтобы она не приходила в сознание. Герцогиня — женщина мстительная. То, что произошло, ей очень не понравится.
Глядя на его озабоченное лицо, Лим не смог удержаться от улыбки.
— Что я слышу, дорогой шеф протокола, неужели мое благополучие волнует вас больше, чем здоровье вашей госпожи и повелительницы?
— Может, да, а может, нет. Может быть, меня волнует собственной благополучие. Скажем так, наши взаимные интересы требуют, чтобы герцогиня пришла в себя в госпитале на Касердаме, где высокооплачиваемые светила заверят ее, что она получила необходимую... гм... помощь и что в самое ближайшее время ей вернут прежний облик. Это ведь возможно?
Лим кивнул.
— Если не произойдет осложнений, то к пересадке конечностей можно будет приступить через шесть месяцев. Что же касается того, чтобы держать ее под наркотиками, то с политической точки зрения, вы, возможно, и правы, но с медицинской точки зрения я не могу на это согласиться.
— Вы — врач, вам виднее, — пожал плечами Дамин-Хест.
Ее светлость герцогиня Марескула не просто разозлилась, она пришла в бешенство. Она не знала, что сделали с ее телом, скрытым от нее повязками, и не хотела знать.
— Меня изуродовали, — вопила она, должно быть, все еще воображая себя юной придворной красавицей. — Кто этот врач, посягнувший на мою красоту?
Не обращая внимания на предупреждающие жесты Дамин-Хеста, Лим назвал себя.
— Палач Лим! Мне говорили о вас на Деламонде, палач Лим. Я все о вас знаю! Убирайтесь! Я не потерплю вашего присутствия. Не смейте подходить ко мне!
Она отодвинулась от подушки, часто всхлипывая.
Лим оставил подробные инструкции ее придворным дамам и знал, что они смогут о ней позаботиться. Ее переносной приемник позволял ему в любой точке корабля принимать показания крохотных датчиков, укрепленных на ее теле, и следить за тем, как протекает послеоперационный период. В случае необходимости он мог отдать соответствующие распоряжения ее сиделкам. Выйдя в коридор, он убедился, что датчики работают нормально, а затем направился в кают-компанию. Постояв в нерешительности у двери, он распахнул ее и вошел с тем непроницаемым выражением лица, которому его научила тюрьма.
Едва он появился на пороге, как к нему бросился Фоссейс, жалобно гримасничая.
— Послушайте, почему вы сразу не сказали, что вы — костоправ? Мне срочно нужна медицинская помощь. Этот доктор Балиф не хотел меня даже смотреть. Боюсь, что у меня нарывает зуб мудрости.
Он широко разинул рот прямо перед носом у Лима, и тот машинально заглянул туда. Фоссейс немедленно полез себе в рот рукой и вытащил все свои зубы, которые оказались искусственными челюстями.
— Может, вот так вам будет лучше видно, доктор?
Игроки в стрелки встретили его шутку громким смехом и снова вернулись к игре. Фоссейс шатался по комнате, захлебываясь от восторга и щелкая у каждого под носом своими, челюстями. Открывая жестянку с пивом, Лим почувствовал, как расслабляются его натянутые до отказа нервы, и его охватило непривычное чувство радости. Эти люди знали, кто он, знали его историю, и все же обращались с ним, как с обычным человеком. Он почти совсем забыл, что это такое. Затем он вспомнил все, что только что произошло, и залпом проглотил пиво. Ему снова грозит беда. Рассчитывать на дружеский прием на Касердаме не приходится, совсем напротив.
Беда не заставила себя долго ждать. В уединении своей каюты капитан Кортар показал Лиму два листка бумаги. На одном была записка без подписи: "РАДИ ЛИМА НЕ ПЕРЕДАВАЙТЕ ЭТУ ДЕПЕШУ". На другом — шифрованное сообщение из групп по пяти букв.
— Что это значит? — спросил Лим, переводя взгляд с одного листка на другой.
— Что здесь зашифровано, я не знаю, но догадаться не так уж трудно. Над вашей головой собираются тучи. Милая герцогиня что-то замышляет. Эту депешу принесли в радиорубку и потребовали ее передать, как только мы с вами выйдем в обычное пространство. Почерк записки мне не знаком, но держу пари, что писал Дамин-Хест, больше некому.
— Он обещал избавить меня от неприятностей и пытается сдержать свое слово. Что вы собираетесь делать с этой депешей?
— Подошью ее в папку и забуду о ней. Мы выйдем из гиперпространства через двенадцать часов, но у нас испортился главный передатчик. Так что отправить сообщение нет возможности.
— Выходит, мне повезло?
— Везенье здесь ни при чем. Силовая трубка из передатчика вместе с обоими запасными заперта в моем сейфе. В передатчике стоит трубка, которая перегорела у нас в прошлом рейсе. Передатчик испорчен, и всякий, кто пожелает, может в этом убедиться. В данный момент это чистая правда.
— Мягкой посадки, — улыбнулся Лим, но на сердце у него скребли кошки. До посадки в Касердаме он в безопасности, но что потом?
Час спустя после того, как они вышли из гиперпространства и перешли на круговую орбиту вокруг планеты Касердам, во всех помещениях «Венгадора» взвыл сигнал тревоги. Лим знал, что при несчастном случае могут понадобиться его услуги, и вслед за офицерами бросился в командную рубку. С искаженным от гнева лицом капитан Кортар расхаживал из угла в угол, сжимая листок бумаги.
— Читайте, — сунул он комок Лиму. Разгладив складки, Лим прочел краткое сообщение.
«Немедленно после посадки „Венгадора“ арестуйте палача Лима за преступную хирургическую операцию, сделанную им герцогине Марескуле».
— Двое приближенных герцогини вошли в радиорубку и связали радиста. Затем они воспользовались аварийным передатчиком и передали это сообщение на частоте, отведенной для сигналов бедствия. Мощность аварийного передатчика невелика, но они передавали сообщение двадцать минут, прежде чем мы узнали об этом. Надо думать, что оно достигло планеты. Весьма сожалею...
— Бросьте, капитан. Вина не ваша, и вы не отвечаете за меня.
На лице Лима снова было то холодное и бесстрастное выражение, которое не покидало его в течение всех семи лет тюрьмы. — Вы пытались мне помочь. Благодарю! Отныне мне придется самому заботиться о себе.