— Теперь уж нет, — сказал Балинт. — Каждое воскресенье.
Оченаш усмехнулся. — Загнул.
— Два фреча, не больше, — признался Балинт. — Столько-то и образцовому выпить не грех.
Насмешливый голос Оченаша, его задиристый тон тоже были совсем прежние. Балинт словно бы ожидал другого; отшучивался он спокойно, однако в висках пульсировало разочарование. Но когда волнение улеглось и он внимательней присмотрелся к Оченашу, ему показалось, что старый друг его также несколько скован; отвечая, ни разу не посмотрел в глаза, чаще кривил губы и больше размахивал длинными руками, чем помнилось Балинту. Удивило Балинта и то, что Фери не задал ему ни единого вопроса о том, как он живет, что делает.
— Ты где работаешь? — спросил Балинт.
Оченаш скривил губы. — Серьезный вопрос!
— Не работаешь? — воскликнул Балинт испуганно.
— Только во сне, — сказал Оченаш. — Наяву гуляю. А ты что думал?
— Но живешь-то у матери?
Оченаш не ответил.
— Нет? — встревоженно спросил Балинт; задним числом он полюбил и эту молчаливую, не умевшую за себя постоять женщину. — Но она жива?
— Временно, — сказал Оченаш.
— А старик твой?
— Ты прямо как любящая тетушка, — проворчал Оченаш, кривя губы. — Являешься невесть откуда и выспрашиваешь про здоровье всех родственников. Моего старика я уж год как не видел. Кто там еще у тебя в списке?
Балинт помрачнел. На мгновение, на долю мгновения он почувствовал к Оченашу такую же острую антипатию, как и в первый день их знакомства, но тотчас устыдился и подавил в себе недоброе чувство, более поздние воспоминания молниеносно переработали его, исказили: Оченаш опять получил прекрасную маску старшего, чуть высокомерного друга. В двухсотой камере Главного полицейского управления Балинт уничтожил собственный приговор ему за первое сентября; при виде окровавленного, распухшего, в черных кровоподтеках лица Оченаша он пришел к заключению, что человек, подвергавший себя таким опасностям, способный так постоять за свои убеждения, и в личной жизни не может быть предателем. То обстоятельство, что Оченаш ходит без работы, лишь подкрепило его выводы: будь он предатель, работал бы сейчас в ВМ.
— Ты все так же ненавидишь своего старика? — спросил Балинт, помолчав. — Я бы давно простил ему или убил бы.
— Это бы самое лучшее, — сказал рабочий помоложе, который, судя по всему, знал семейные обстоятельства Оченаша. — Пристукнуть, и дело с концом, зачем только живет такой червяк!
— Хватит, — сказал Оченаш. — Много было бы у меня забот, если б я вздумал всех червей передавить самолично.
— Что верно, то верно, — согласился молодой рабочий. — За эти дела надо браться по-другому.
— А как? — спросил Балинт. Он понимал, о чем идет речь, но хотел услышать собственными ушами. Однако не успел молодой рабочий ответить, Оченаш махнул рукой.
— Он знает все очень даже хорошо, ему про это рассказывать нечего. Мы вместе на улице Яс работали.
— Ты из «молодых»? — спросил молодой рабочий.
Оченаш опять прервал его.
— Оставь! Из них ли, нет ли, какая разница!
Балинту показалось, словно бы Оченаш не в своей тарелке. Он явно старался перевести разговор, даже слепой увидел бы, что присутствие Балинта ему не слишком по душе. Но у Балинта было этому объяснение: Оченаш не забыл нанесенного ему кровного оскорбления. Поэтому он упрямо сидел, дожидаясь, когда останется с другом наедине и сможет объясниться.
Однако, как только новые знакомые поднялись из-за стола, Оченаш торопливо протянул ему руку. Но Балинт не принял ее.
— Я хочу поговорить с тобой, Фери! — сказал он.
Оченаш покрутил головой. — Сейчас мне недосуг.
— Ну что ж… Я приду к тебе вечерком.
— Меня не будет дома.
— А поздно вечером?
По лицу Оченаша опять пробежало выражение незнакомой по старым временам напряженной неловкости.
— Тебе позарез нужно, что ли? — спросил он немного погодя, поглаживая наголо стриженную круглую голову, где рядом с прежним шрамом вспухли новые, более свежие следы побоев.
— Важно, понимаешь, — сказал Балинт.
Оченаш пожал плечами, как бы предаваясь воле судьбы. В знойный летний день на проспекте Ваци людей было немного, но для них и эти казались лишними; первым же переулком они свернули к Дунаю.
— Не хочется мне на улице с тобой показываться, — буркнул Оченаш. — Ну, ближе к делу! Чего тебе от меня нужно?
Балинт проглотил в горле ком.
— Я был несправедлив к тебе, Фери.