Пуфи подумал минуту. — Его не было, господин Битнер.
Мастер вытаращил на него глаза.
— Не было, не было, — повторил Пуфи с естественной интонацией привычного враля. — Я точно знаю, что его тогда не было.
Битнер не верил собственным ушам. — Что ты болтаешь? — рявкнул он. — Не ври мне, щенок!
— Я — врать?! — воскликнул Пуфи. — Да чтоб мне в жизни не едать пирога ни с маком, ни с творогом, господин Битнер, если я вам соврал. Кёпе тогда не было, это я точно знаю, потому что он, перед тем как уйти, спросил меня, не видал ли я Шани, а я еще немного постоял со всеми да и пошел Шани вызволять.
— Где ж он был? — спросил Битнер рассеянно.
— В уборной, — ухмыляясь, сообщил Пуфи. — Я-то знал где, сам его там запер. Такую оплеуху схлопотал из-за него от Кёпе — если возвращать, так надо сразу уж три штуки, чтоб сравнялось.
Пуфи и сам не мог бы сказать, пожалуй, почему вдруг соврал. Память о пощечине все еще зудела под кожей, и вот представился вполне подходящий случай отомстить за нее. Он не воспользовался им, очевидно, по доброте сердечной, легкомыслию, бездумности, может быть, потому, что боялся Балинта, а может, и потому, что, в сущности, сам того не зная, уважал его больше, чем Битнера. Факт тот, что маленькая бесцельная ложь, в великом изобилии, словно бурьян, теснившаяся у Пуфи во рту, совершенно изменила положение. В первую минуту, правда, Битнер подозрительно нахмурился, но потом поверил. Поверил, как поверил бы и более грубым россказням Пуфи, потому что верил ему — хотя и с опаской, — как один бандит верит другому, Балинту же не поверил бы и в меньшем, потому что не верил ему вообще. Так в течение минуты Балинт вновь занял во мнении Битнера, а следовательно, и в мастерской свое прежнее положение, сам нимало не подозревая о собственных перемещениях: Пуфи не рассказал ему о разговоре с Битнером.
Балинт по-прежнему знал, что должен цепляться руками и ногами, чтобы не вылететь из мастерской. Всякий раз при встрече с Битнером улыбался ему с веселым, сияющим видом, но в то же время строптиво вскидывал голову, и так и эдак обнаруживая перед мастером, что совесть у него нечиста. Между тем, поразмыслив тогда ночью, в темной кухне на стуле бабушки Нейзель, он — хотя и признал свою ложь бесцельной — в конечном счете не пожалел о ней. Пусть не было в ней никакого смысла, он все-таки должен был врать. Он не много знал о Советском Союзе и уж вовсе не мог судить, действительно ли судьба Венгрии зависит от него, но если Сабо из-за того, что так думает, теряет свой кусок хлеба, то прав он, а не те, кто лишает его хлеба. Говорить нужно правду, но Балинт иначе как ложью не мог довести до сведения Битнера то, что он чувствовал.
Дело шло уже к осени, когда Балинт, возвращаясь как-то вечером от Анци, увидел Юлишку. Она была не одна, ее сопровождал незнакомый парень, высокий, стройный, широкоплечий. Физиономия у парня была приятная. В какой-то момент Юлишка взглянула на него и засмеялась чему-то. Балинт невольно приосанился, брови взлетели на лоб, кровь ударила в голову, нос воинственно задрался. Он еще издали поздоровался с Юлишкой, чтобы потом все внимание обратить на ее спутника: сунув обе руки в карманы, вздернув плечи, выкатив грудь, он с таким гонором и пренебрежением жалел незнакомого соперника, что этот последний имел бы все основания — даже не вступая в переговоры — в качестве наиболее достойного ответа наградить его оплеухой. Когда они благополучно миновали друг друга, Балинт остановился, обернулся. Юлишка не повернула головы.