Перед деревом неглубокими линиями была расчерчена пятиконечная звезда, в центре которой стояла кофейная баночка с давно потухшей парафиновой свечёй. Банка, видимо, раньше была пепельницей.
- Странно, Вы не находите? – Остап был похож на искусствоведа, разглядывающего статую ранней античности.
- Что Вы имеете в виду? – невозмутимость Мирославы была за гранью какого-либо восприятия вообще.
Художник растерялся, его глубокая эмпатия натыкалась на эмоциональную депривацию юной безнес-вумен, как ситцевая пуховая подушка на колючую проволоку. Осторожно потрогав тело, Остап убедился что оно уже задубело. Тем временем, Мирослава обзванивала полицию и скорую.
- Полагаете, здесь нет ничего странного? – повторился Остап.
- Попросили ничего не трогать. – резюмировала телефонные беседы Мирослава, словно не слыша вопроса.
- Скажите, Вы не боитесь мёртвых?
- Вы думаете, он умер?
- Тело задеревенело.
- Может, он просто замёрз?
- Думаю, всё.
- Странно...
- Вот и я о чём. Неэстетично, как-то.
Девушка посмотрела на художника, смешав удивление и сарказм.
- Что же может быть эстетичного в трупе?
- Неестественность.
- В смысле?
- Да как сказать... Вот, к примеру, звезда со свечёй. И тело вниз головой. Положение тела похоже на распятие. Можно подумать, что это ритуал сатанистов.
- Возможно. Хотя не пробовала. Но раз есть звезда, то наверное.
Остап снова с удивлением глянул на спутницу. И продолжил:
- А Вас ничего не смущает?
- А должно?
- Когда я говорю об эстетике, то имею в виду что даже самый тёмный ритуал подвержен ей, и общая картина должна иметь свою гармонию. Здесь же, вот смотрите, свеча в пепельнице. Ну, это крайнее неуважение к ритуалу. Звезда концом должна быть к телу. Тело не прибито, а привязано. И раны... Они хаотичны, разной глубины и, похоже, нанесены с разных положений. Как-то искусственно... Я не приверженец сатанизма, но такое неуважение к процедуре явно не типично.
- Может быть. – безпристрастно оглядывая тело на некотором отдалении заключила Мирослава – И узлы странные.
- Почему?
- Ноги связаны узлом «Линча», такое применялось при линчевании негров – отсюда историческое название, он затягивается на удушение, и не растягивается назад. А руки завязаны узлом «Стремя», но это уже альпинистский узел.
- Откуда Вы это знаете?
- На одном из тим-билдингов пришлось выучить.
- Тим... что?
- Корпоратив такой, это как объединяющая смысловая пьянка.
- А! Понял, слышал нечто подобное. Что-то ещё необычное, по Вашему мнению?
- Смысл. Точнее, его отсутствие.
- Простите? Смысл смерти? О, она почти всегда бессмысленна...
- Правильно будет – мотив. Какой мотив у того, кто это сделал? Зачем?
- Всё, что приходит в голову, это устрашение.
- Кого? С какой целью?
- О! Тут испугается всё село, как я понимаю.
Мирослава молчала, видимо не считая своим долгом отвечать на вопросы, которые ей не интересны. Потому следующая реплика Остапа была скорее риторической:
- Кто же у нас на такое способен?
Поднялся ветер, и стало неуютно. Собакам было пора домой, говорить было не о чем, и не сговариваясь все пошли к въезду в село встречать полицию.
С приездом мигалок вокруг поляны неровным кольцом собралось практически всё село. Почти сразу оказалось, что висящий – это Михаил Некрасенков, тракторист. Миша (иначе его никак не называли) был безотказным в смысле алкоголя, и злостным семейным скандалистом. Жена его Света и сын-подросток Саша, увидев Мишу в таком антураже, были шокированы настолько, что не могли говорить. Когда-же молоденькая следователь попробовала их допросить, то показания были сухими и краткими. У них было алиби – с вечера, когда дома начался скандал, они убежали от пьяного Миши к его матери, которая жила в другом конце села. В тот момент на дереве ничего не было, это подтвердили местные рыбаки – чьими верёвками был связан Миша. Они пили здесь до позднего вечера. Банка из-под кофе как пепельница, и свеча – тоже их, были взяты с места ужина.