— Доклад, — распорядился Коркоран.
Он выслушал рапорты всех четырех секций, но ещё до того, как прозвучали голоса Туманова, Эрнандеса, Пелевича и Праа, знал, что все в порядке — в ментальных импульсах членов команды страх и тревога сменились облегчением. Первый межзвездный зонд был запущен к Альфе Центавра года через три после Вторжения, когда разобрались с двигателем фаата, и с той поры ни один корабль в Лимбе не пропал — все появлялись в месте назначения и без потерь. Разумом это воспринималось, разумом, но не чувствами: преодоление гигантских расстояний со скоростью мысли все еще казалось магией и вызывало опасение. Инерция человеческой психики, не более того… Люди Земли летали к звездам треть столетия и познакомились с крохотной частью галактической спирали — ничтожное достижение, если судить по стандартам более древних рас.
— Навигатор, положение эскадры, — произнес Коркоран. — Дюпресси, связь! Что тут слышно?
— Разброс не выше расчетного, сэр, — доложил Туманов. — До флагмана три и двадцать семь сотых мегаметра, дальше всех «Австралия», примерно восемь мегаметров. Кучно прошли!
Над пультом пилота промелькнул одинокий глиф, затем, после паузы, еще два.
— Красная тревога не объявлена, сказала Праа. — Флагман велел приблизиться. Дистанция — две десятых мегаметра.
— Пилот, выполняйте, — приказал Коркоран, и корабль чуть вздрогнул — включились гравитационные движки. — Команда может покинуть коконы. Связист! Спишь, Камилл? Не слышу доклада!
— Простите, сэр, отстраивал диапазоны, есть небольшие помехи. — Лейтенант-юниор Дюпресси был молод, но дело знал и отличался служебным рвением. — Основной диапазон: коммодор Врба ведет переговоры с базой; второй и третий: пересылаются приказы, инструкции и личные письма для гарнизона и поселенцев. Судя по информации с базы, тут все спокойно. Желаете послушать?
— Нет. На Шипке все спокойно, и слава богу, — пробормотал Коркоран на русском. Затем взглянул на таймер внизу командирской консоли и добавил: — Лейтенант-коммандер Праа, я принимаю вахту. Ба Линь, сменишь Сантини, Дюпресси, останешься на связи. Всем остальным отдыхать. По полетному реестру мы проведем здесь сорок два часа.
— Без высадки, сэр? — раздался хрипловатый голос кибернетика Линдера.
— Без, Сигурд. Гулять будешь на Гондване.
Из коммуникатора донесся тяжелый вздох.
— Жаль! Я не бывал на Ваале.
— Не жалей, дружок, — сказал Туманов, поднимаясь. — Здесь не твоя Швеция с соснами и дубами, здесь три хворостины в песке растут, и те забором огорожены, чтобы не помять случайно.
Это было правдой. Не одно столетие пройдет, пока пустыни Ваала оденутся зеленью.
Лежа на койке в маленькой капитанской каюте, Пол Коркоран спал и видел сны. Начинались они хорошо: будто бы едут они с Верой и девочками в Слободу, в смоленскую Швейцарию, где среди скал и соснового бора синеют озера с хрустальной водой, где на песчаных пляжах резвится народ и где на каждой тропинке по три автомата с пивом, пирожными и прохладительным. Была у них такая поездка, была, лет пять назад, когда ему присвоили чин коммандера и отпуск дали тридцать суток после полета на Астарту… Девчонки, Наденька и Любаша, обе на заднем сиденье глайдера в длину помещались: Наде четыре стукнуло, а Любочке — три… Едут они по дороге меж елок и сосен, но на дорогу Коркоран не смотрит, а глядит то в Верины васильковые глаза, то оборачивается на малышек, любуется на их проказливые рожицы, и на душе у него так ясно и спокойно, так хорошо, и никакие мрачные мысли его не тревожат. Ни о дяде Павле, который хоть бодрится, но здоровьем плох, ни о машине сопровождения, что тащится за ними следом, ни даже о собственной проклятой крови и проклятых своих талантах, ибо у Веры что на уме, то на лице: улыбка и радость. Ничего другого не прочтешь… И сам он радуется. Пусть не совсем человек, не совсем землянин, а радоваться ведь не запретишь! Тем более что самое важное и дорогое с ним — Вера, Надежда и Любовь!
Внезапно сон с маленькой буквы прервался и начался другой, с заглавной. Он был в огромном городе, среди охваченных паникой толп; люди, похожие на землян, но в непривычных одеждах, будто собранных из серебристых лент и ярких лоскутков, метались на площади или в каком-то пространстве, напоминавшем площадь. Она была велика, почти необозрима, но все же не могла вместить народ, все прибывавший и прибывавший, словно морские волны, гонимые приливом. Где-то вдали, по периметру площади, он видел высокие башни зданий — тех самых, не сложенных из камня, металла и стекла, а словно отлитых целиком из пластика. Люди бежали, мчались, неслись от этих громадин, давили и отталкивали друг друга, стараясь выбраться на середину площади, где громоздился холм из человеческих тел; попавшие вниз стонали, задыхались, исходили кровью, но, сокрушая ребра, ломая конечности, новые толпы лезли вверх, кто с ужасом, кто с бешеным злобным упорством или отчаянием на искаженных лицах.