— Думаю, что этого делать не следует. Вы человек одинокий, а я семейная женщина, имею ребенка. Взаимной любви у нас с вами быть не может. Да и в Гуково у меня все родственники шахтеры. Люди строгие, особенно тетя Оля, Она вас в два счета прогонит, узнав, что вы дорожный знакомый...
Федоров не отступал. В. Гуково остановился на частной квартире. Почти три дня провел в обществе Галины Ивановны. Ходили в Дом культуры, смотрели кинокартины, танцевали. Уезжая, Федоров тепло попрощался с ней, обещал в следующем году во время отпуска приехать в гости...
* * *
Новосибирск встретил Федорова разноголосьем, суетой. Сергей вышел из вагона на перрон, осмотрелся. Затем зашагал к продовольственному ларьку. Снова осмотрелся. Никого! Федоров смешался с потоком пассажиров, который пронес его по подземному переходу и выплеснул на привокзальную площадь, опоясанную многоэтажными домами, «Черт побери! Где же здесь остановиться?» Пришлось обратиться к мужчине, что сидел на скамейке, поджидал автобус.
— Поехали в Кривощеково,— сказал тот.— Это недалеко. Там с ночлегом легче...
— Ну что ж, поехали.
В течение двух дней, которые Федоров провел на квартире плотника Алексея Михайловича Дегтярева, ничего существенного не произошло. Убедившись, что за ним не следят, ездил из Кривощеково в город, ходил по магазинам. Купил свитер, чемодан, шелковую рубашку. Билет на поезд приобрел в городской железнодорожной кассе. Хорошо отдохнувший, уверенный в безопасности, Федоров ночью сел в плацкартный вагон и выехал в Алма-Ату.
После отъезда Дегтярев сказал жене:
— Этот Сергей Федоров, как я заметил, не очень-то откровенничал с нами. Представился фронтовиком, а наград не имеет. Загадочный какой-то, людей сторонится.
— Зачем, Алексей, грех на душу берешь,— заметила жена,— Человек он простой, рабочий. По хозяйству вон помог: дрова переколол, уголь сложил.
— Может и так,— согласился Дегтярев.— Возможно, я и ошибаюсь. Судить о людях трудно, если их мало знаешь...
За окном занимался рассвет. Но в вагоне горели электрические лампочки. Федоров уловил какой-то шорох, проснулся. Пассажиры молча укладывали в чемоданы вещи, готовили сумки, узлы. По вагону прошла проводница и объявила:
— Кто едет до Семипалатинска, получите проездные билеты, подготовьте постельную принадлежность.
Увидела Федорова, подмигнула:
— А вам что не спится? Мечтаете?
Он на реплику не ответил. Ему припомнились вчерашний вечер и обаятельная Катя; она стояла у открытого окна, рядом с купе проводников. Темноволосая, с синим оттенком лучистых глаз. Федоров долго не решался подойти к девушке. Наконец спросил:
— Далеко едете? В отпуск? Из отпуска?
— Была в Барнауле, у тети гостила,— ответила девушка.— А теперь еду в Алма-Ату. Там живу и работаю.
— Значит, попутчики.
— Вы тоже алмаатинец?
— К сожалению, нет. Я — москвич. Взял трудовой отпуск, решил навестить тетю. Может, какая помощь нужна...
Они разговорились. Девушка, шутя, заметила:
— Сами устремились на юг, а молодую жену оставили дома. Нехорошо получается!
— Я знал, что вы об этом заговорите,— оживился Федоров.— Молчали-то неспроста, думали. Нет, я неженатый. Знаете, не пришлось как-то семьей обзавестись. В годы войны был на фронте. Имею ранение. До конца сорок девятого служил за границей, в Германии, После демобилизации приехал в Москву. Трудно было с пропиской, но удалось получить небольшую комнату в общей квартире. Родители умерли. Мне двадцать шесть. Зовут Сергеем. Вот вы все и узнали обо мне.
— А я Катя. Екатерина Яковлевна.
— Ну, вот и познакомились. Это событие надо отметить.
Федоров сходил в вагон-ресторан, принес бутылку вина, закуску, шоколадные конфеты. Катя от вина отказалась, но конфеты ей понравились.
И сейчас, лежа на полке, Федоров думал о Кате. Иметь знакомого человека в большом незнакомом городе, что можно желать лучше!
В Алма-Ату приехали утром. Федоров взял такси, погрузил в багажник чемоданы. Через полчаса были на улице, где жила Катя. Здесь было много зелени. Чистые, приземистые домики утопали в садах.
Навстречу вышла худенькая седоволосая женщина. Она обняла Катю и поцеловала ее. С любопытством посмотрела на Федорова.
— А это — Сережа. Он приехал к тете.
— Как зовут твою бабулю? — спросил Федоров, когда старушка вышла.
— Елена Федоровна. Ей скоро семьдесят.
Федоров оглянулся, тихо сказал:
— Знаешь, Катя. Никакой тети у меня в Алма-Ате нет. Я приехал сюда по совету товарищей. Побуду два-три дня, куплю яблок и снова в Москву. Хочу спросить: нельзя ли остаться в вашем доме?
Катя с удивлением и легким испугом посмотрела на Федорова.
— Я не могу позволить этого, Сергей. Что подумают мать, брат, бабушка?
— Прости, Катя,— вздохнул Федоров.— Не хотел тебя обидеть. Не подумал о твоей чести. Прости!
— Не обижайся, Сергей,— уже мягче добавила девушка.— Одно место в гостинице для москвича всегда найдется. А у меня, сам понимаешь...
В гостинице Дома колхозника Федоров, как мы уже знаем, получил койку в четырехместном номере. Чемодан сдал в кладовую камеры хранения. Затем в магазине купил брюки, туфли, зашел в номер, переоделся... Но гулять на свободе оставалось ему недолго.
* * *
Назначенная в Мюнхене встреча, которую с нетерпением ждали действовавшие под вымышленными именами «Олег», «Иван» и их хозяева, не состоялась. Шпион был доставлен в Москву, где Сараеву-Федорову предъявили обвинение в разведывательной деятельности на территории Советского Союза. Суд приговорил его к соответствующей закону мере наказания.
К. БАЙМУКАНОВ
ПРОЗРЕНИЕ
На скамейке, укрывшись от лучей яркого солнца в тени густой зелени сквера, с книгой в руках сидела молодая, элегантно одетая женщина в темных очках. Изредка она их снимала, н тогда можно было заметить большие голубые глаза с длинными, чуть изогнутыми ресницами. Эти глаза, четко очерченный профиль лица, небольшой округлый подбородок невольно останавливали взгляд. Впрочем, Мартине Кишке не раз приходилось слышать комплименты о своей внешности. А так как она была женщиной практичной, то с умом использовала этот свой козырь.
Женщина улыбнулась своим мыслям, снова надела очки и не без любопытства продолжала разглядывать прохожих, мчавшиеся по плавящемуся асфальту автомашины. Город жил своей жизнью, несколько странной и даже непонятной Мартине. Большинство людей торопились по своим делам, а она никуда не спешила. Ей была приятна прохлада, исходящая от фонтана и тени деревьев, щекотало нервы чувство собственной исключительности. Уютный сквер пышными зелеными шапками каштанов и акаций укрывал ее от солнца, но не мешал любоваться ослепительно белыми вершинами гор, создающими неповторимый колорит этого экзотического азиатского города.
Фрейлейн Кишке снова склонилась над книгой и заскользила взором по строкам, не особенно вдаваясь в содержание. Неожиданно чья-то тень закрыла книгу. Мартина подняла голову и изобразила на своем лице удивление, хотя в душе ее радость переплеталась с чувством торжества. Этого мужчину она видела входящим в один из интересующих ее институтов. Ей понадобилось совсем немного времени, чтобы узнать, какой дорогой он ходил на свою, как говорят русские, работу. И вот он подошел к ней. А мужчина, не скрывая интереса, рассматривал ее, потом присел рядом на скамейку.
Увидев в ее руках книгу на немецком языке, он непринужденно спросил:
— Вы иностранка? Хотя тут сразу можно догадаться. Из ФРГ или ГДР?
— Да, я немка,— слегка растерялась она от неожиданного и прямого вопроса,— из ФРГ.— И тут же заинтересованно:— А как вы узнали?
— Это уж проще простого. У нас, в Алма-Ате, к сожалению, редко встретишь человека, читающего книгу с готическим шрифтом.
— Вы хорошо знаете немецкий язык?
— Ну что бы, до глубокого знания немецкого языка мне еще далеко,— словно сожалея, проговорил он, и уж совсем невпопад добавил.— Хотя в жизни приходилось бывать во многих местах и кое-что видеть.