— Не врагом, конечно.
— Понятно. Но вы не дали полного ответа. Так кем же — человеком, добровольно признавшим необходимость прекращения борьбы или пойманным советскими разведчиками злейшим врагом СССР?
— Предпочитаю, чтобы мне была предоставлена возможность добровольно отдаться в руки советского правосудия.
— Як же Вы станете все толковаты, а? — мешая русские и украинские слова, сказал Довгаль.— Ведь там, на суде, вас спросят: атаман, а як вам ця думка в голову влизла? Що вы будете балакать?
— Мне остается одно. Хоть последний раз в жизни сыграть положительную роль.
— Хватит ли у вас, Борис Владимирович, выдержки, сумеете ли устоять перед искушением? — сказал Лихарин.— Ведь на суде вам будет не сладко.
— Более трудного дня, чем тот, который последовал за так называемым «прощальным» ужином, у меня больше не будет.
— Смотрите, Анненков, мы вам ничего не навязываем, как и ничего не обещаем. Хотите, чтобы определенное время истина о вашем возвращении не появилась на страницах печати,— пожалуйста.
— Согласен.
— Тогда готовьтесь, скоро отправим вас в Москву. Там решат, как быть дальше.
Известие о добровольном возвращении атамана в СССР, опубликованное в целом ряде газет Азии и Европы, его призывы к белогвардейцам прекратить борьбу против Советской власти произвели впечатление взрыва в антисоветских кругах эмиграции и лагере их покровителей. Газета «Новое Шанхайское время» 24 апреля 1926 года, сообщая об откликах читателей на события, связанные с Анненковым, указала, что «письмами об атамане завалена редакция».
20 апреля 1926 года в сопровождении группы чекистов Анненков был доставлен в Москву. Одновременно руководители ОГПУ получили от Лихарина и Довгаля письмо, в котором говорилось, что «Москва вольна распорядиться в отношении Анненкова так, как найдет нужным, никаких обещаний ему не давалось».
Почти пятнадцать месяцев длилось следствие. В середине июля 1927 года Анненков был отправлен в Семипалатинск, чтобы предстать перед судом там, где в 1919 году из рук буржуазии атаман получил золотые погоны за кровавые расправы над рабочими и крестьянами Алтая и Семиречья. В те дни вышло немало специальных выпусков местных газет, излагавших различные версии о том, как атаман и его начштаба Денисов вернулись в нашу страну. Спецкор Семипалатинской газеты Андреичев писал: «О приезде арестованных контрреволюционеров никто не сообщал, но едва поезд прибывал на станцию, как население уже догадывалось, уже говорило:
— Везут Анненкова!
И в течение двух-трех минут перед вагоном вырастала толпа...
— Говорят, сам пришел сдаваться. Видно, совесть замучила...
— Разве у таких зверей совесть есть?»[29].
С 25 июля по 12 августа 1927 года специальная выездная сессия Верховного Суда СССР разбирала преступления атамана и его своры. Ход судебного процесса и принятое на нем решение хорошо известны[30]. Не было тогда сказано одного: о роли советских разведчиков в этом деле.
ЧЕКИСТСКИЙ ХАРАКТЕР
Т. ГОНЧАРОВ
МАТВЕЕВСКАЯ ЗАСТАВА
Прежде чем отправить в Матвеевку нового начальника заставы, комендант участка лично побеседовал с ним.
— Обстановка на границе сложная,- говорил Семин.— Почти во всех населенных пунктах по ту сторону границы нашли приют остатки разбитых белогвардейских армий Колчака, Анненкова, Бакича. Бежав в Китай в девятнадцатом и двадцатом годах, они до сих пор не прекратили своей враждебной деятельности. С началом коллективизации их лагерь пополнился скрывшимися от ответственности за совершенные злодеяния кулаками и баями. По данным разведки, недобитая белогвардейщина и бежавшее кулачье накапливают силы и намерены создать крупную банду. И, как только в горах стает снег, можно ждать их выступления.
Семин подошел к карте.
— Вот здесь,— показал он карандашом,— в Колгутане, Чубар-Чилике и Чункуре их основные гнезда. Бандиты хорошо вооружены. Уже сейчас они группами в 5—10 человек просачиваются через границу, нападают на колхозные табуны, захватывают скот и угоняют его. Многие из них в стычках с пограничниками находят свой конец на советской земле, но это не останавливает их разбойных действий. Из показаний захваченных известно, что переход вооруженных групп через границу осуществляется с ведома китайских пограничных властей, иногда по их заданию и даже с участием китайских военнослужащих.
Повернувшись к карте, Семин ткнул карандашом в район «Ураханского седла» и сказал:
— Это самое уязвимое место. В этом районе чаще всего появляются незваные гости.
Семин пристально посмотрел на Глазунова. Его, видимо, беспокоило: справится ли молодой командир с поставленной задачей, сумеет ли обеспечить охрану с учетом обстановки?
Из только что прочитанного личного дела Семин знал, что Глазунов в Красную Армию призван в 1924 году и проходил службу в войсках ОГПУ Белорусского военного округа вначале красноармейцем, затем помощником начальника заставы по политчасти. Успешно окончил в г. Минске Высшую пограничную школу. Семин невольно вспомнил отдельные места из аттестаций и характеристик, прочитанных в личном деле Глазунова перед вызовом его на беседу: «...Обладает силой воли и твердым характером... Умеет оказать влияние на окружающих... В обстановке ориентируется быстро... Безукоризненно справедлив... Пользуется большим уважением и авторитетом среди подчиненных и комсостава...».
Внешний вид Глазунова произвел хорошее впечатление на коменданта. Его подтянутость и выправка говорили о дисциплинированности и хорошей военной выучке. «Пожалуй, не подведет,— подумал Семин.— По плечу ему такой ответственный участок, как Матвеевская застава, где людей все же маловато».
Как бы угадав мысли своего командира, Глазунов спросил:
— Какая численность личного состава в Матвеевке?
— Пока там двадцать один человек: девятнадцать красноармейцев и два командира отделения. Ребята с опытом, многие уже обстреляны. Пять — коммунисты, остальные — комсомольцы. Секретарь партийной ячейки — командир отделения Иван Янковский. Энергичный и принципиальный человек, из рабочих: Опирайся на него, поможет. Второй командир отделения Даниил Бедин — опытный и смелый пограничник. Не раз участвовал в задержаниях нарушителей.
Семин замолк и, подойдя к Глазунову, сказал:
— Комендатура недавно сформирована и людей не хватает. Охрану границы надо будет организовать с учетом имеющегося личного состава. Сторожевые посты придется назначать только на ночь. Этого порядка пока не изменишь. На случай прорыва через границу всегда имей резерв красноармейцев, свободных от наряда...
После приезда Глазунова на заставу прошла неделя. За это время сделано немало. Но в столь короткий срок достаточно хорошо изучить охраняемый участок и все возможные проходы через него Глазунов, конечно, не мог. Беспокойство не покидало его. Вот и эту последнюю мартовскую ночь 1932 года Василий Евлампиевич спал плохо. Во сне тревожно ворочался, часто просыпался. Новый участок границы, куда его перевели и к которому он не успел привыкнуть, и полученные данные об активизации на китайской территории русских эмигрантов-белогвардейцев и беглых кулаков не давали ему покоя. Проснувшись, он лежал на спине, а в воображении возникли картины первых дней пребывания на заставе: объезд участка верхом на коне, осмотр мишеней после очередной стрельбы из винтовок и беседа с красноармейцами, отдача приказа нарядам, заступающим на охрану государственной границы.
Вспомнив разговор с комендантом и его совет иметь какой-нибудь резерв, Глазунов вздохнул: «Резерв, резерв... Где его взять? Опять утром пришлось отправить трех красноармейцев по делам службы на соседнюю заставу». Повернувшись на бок и подоткнув под себя одеяло, он попытался снова уснуть, но не мог. «Чем так маяться, лучше еще раз проверить наружные посты»,— решил он и поднялся. Достав из кармана шинели спички, Василий Евлампиевич подошел к столу и зажег керосиновую лампу. Увидев на столе голубой конверт, вспомнил, что еще не прочитал письмо жены. Придвинув к себе лампу и вытащив из конверта маленький листок, стал внимательно всматриваться в бессмысленные каракули, начерченные рукой его 2-летней дочурки. В конце листка была приписка жены: «Дорогой Вася! Это тебе письмо от нашей Зоюшки. Она объяснила мне, что крепко, крепко обнимает тебя и целует». Глазунов улыбнулся и ясно представил себе отъезд в Матвеевку. Сборы. Прощание. Вспомнил, как дочка, прижавшись к щеке, крепко держала его за шею своими нежными ручонками и не хотела отпускать.