В начале декабря из Москвы поступили шифровка, в которой сообщалось, что жена германского консула Кляйна Софья Ивановна выехала в Ташкент.
Начальник управления вызвал к себе Шкодина. Ознакомив его с шифровкой, сказал:
— Возможно, она остановится в Актюбинске. Смотрите, не прозевайте...
Ташкентский поезд прибыл в Актюбинск в воскресенье утром.
Как и ожидалось, Софья Ивановна сдала саквояж в камеру хранения. С небольшой сумкой, бока которой заметно раздались от содержимого, направилась в город. Кляйн колесила по нему примерно час — проверяла, нет ли «хвостов». Затем направилась к дому, в котором проживал Ницше. Там она пробыла с 11.07 до 12.56. Когда она вышла из дома Ницше, сумка выглядела заметно облегченной.
Очередным поездом Кляйн уехала в Ташкент. Решено было брать Ницше немедленно. При аресте у него было изъято 50 тысяч рублей. На первом же допросе Шкодин спросил, откуда у него такая крупная сумма денег. Ничего вразумительного тот, естественно, ответить не мог.
— Эти деньги,— сказал Шкодин,— вы получили от Софьи Ивановны Кляйн.— И показал фотографию Кляйн, выходившей из дома Ницше.
Ницше оцепенел.
— Вот что,— сказал Шкодин,— берите бумагу и ручку и напишите нам, как вы боролись за «великую Германию» до войны, во время войны и после нее. Особенно подробно напишите, как вы боролись против нас после войны.
Ницше уронил голову на руки и сдавленным голосом произнес:
— Боже мой, неужели я был так неосторожен...
По своей природе Шкодин очень добрый человек. Дома, на службе, в общении с коллегами и друзьями он, как говорится, муху не обидит. Но с врагами Родины он был беспощаден. Выявляя их, не успокаивался до тех пор, пока не доводил дела до конца.
Ну, а когда враг разоблачен и схвачен?
Глядя на склоненного Ницше, Шкодин поймал себя на мысли, что к естественной брезгливости примешивается чувство некоторой жалости.
— Нет, дело не в вашей личной неосторожности. Говорить с вами по большому счету о преимуществах социалистического строя над капиталистическим не имеет смысла. Если вы, прожив у нас столько времени, ничего не поняли и ничему не научились — тут беда, которую лекциями не исправишь. А вот будь я начальником над вашими, шефами, то предъявил бы им много претензий.
Ницше поднял голову:
— Не понимаю, о ком идет речь?
— Возьмем хотя бы Стефани и Зоммера,— ответил Шкодин.— Как дипломаты, пользуясь неприкосновенностью, они вели враждебную работу против нашего государства.
— У нас были просто товарищеские отношения,— возразил Ницше.
Шкодин пропустил мимо ушей реплику Ницше и спокойно продолжал:
— А вот результаты: в 1929 году Стефани был пойман с поличным в момент получения от агента подробной информации об одном нашем оборонном заводе. Стефани выдворили из Советского Союза. Агента посадили вместе с его помощниками. Стефани пришлось в спешке — за 24 часа уложить в чемоданы свое барахлишко, что, конечно, нелегко, когда его много, и покинуть территорию Советского Союза. Зато в Берлине он прослыл храбрецом и жертвой ЧК. А его агентам пришлось отбывать «срок, от звонка до звонка», да и ротозеям, которых они использовали «втемную», тоже досталось.
Вместо Стефани приехал Зоммер. Кстати, ваш знакомый по Тегерану, где вы бывали по делам фирмы. И опять то же чванство, та же уверенность в своей безнаказанности.
— Еще раз повторяю,— сказал Ницше,— со Стефани и Зоммером я находился в чисто приятельских отношениях. Кроме обычной дружбы, между нами ничего не было. Мы не скрывали встреч. Но за их действия не отвечаю.
— А я вас и не прошу, чтобы вы отвечали за действия Стефани и Зоммера. Придет время, они сами за себя ответят.
— Вы в этом уверены? — как-то вяло, спросил Ницше.
— Боюсь, что да.
— Боитесь? Вы боитесь, что Стефани и Зоммеру придется отвечать?! — с какой-то надеждой вскричал Ницше.
Шкодин усмехнулся:
— Вы меня не так поняли, Ницше. Знаю, вы невысокого мнения о боеспособности Красной Армии. К сожалению, есть люди и поавторитетнее вас, которые придерживаются аналогичных взглядов. Но это мнение ошибочно. Вы выдаете желаемое за действительное. Почему? — продолжал Шкодин раздумчиво.— Ответ очень прост: надеетесь, что когда-нибудь начнется обещанная Гитлером война против СССР, и тогда вы все станете «большими людьми». А на деле вы оказываете медвежью услугу немецкому народу. Подсовываете немецко-фашистской разведке «дезу». И это глобальная дезинформация о слабости Красной Армии может толкнуть Гитлера на необдуманный шаг. Вот тогда-то мы, сокрушив немецко-фашистские вооруженные силы, доберемся до вашего логова и примерно накажем всех этих стефани и зоммеров и иже с ними. Но какой ценой? Ценой каких жертв? Вот чего я боюсь. И это слово меня не шокирует. Недаром говорится, что ничего не боятся только дураки — они не в состоянии представить последствия своих поступков.
— Вы опытный следователь,— сказал Ницше,— стараетесь установить со мной душевный контакт?
— Никакого контакта с вами устанавливать я не собираюсь,— резко оборвал Шкодин Ницше, — тем более душевного. Я просто разговариваю с вами, и без обиняков. Проясняю вам ситуацию, в которую вы попали. И вещи называю своими именами. Вы отлично знаете, что Стефани и Зоммер занимались шпионажем против СССР.
— Вы склоняете меня к наговору! — сказал Ницше.
— Боже избави. За наговор, Ницше, будете отвечать по всей строгости наших законов, точно так же, как и за сокрытие правды.
— Что вы от меня хотите? — вскричал Ницше.
— Пойдем дальше,— спокойно продолжал Шкодин,— ваша «очаровательная Софья Ивановна» Кляйн...
Ницше вздрогнул.
— Среди своих поклонников в Москве Софья Ивановна будет изображать из себя Мату Хари. А вы сидите здесь передо мной. Чувствуете разницу?
Ницше исподлобья глядел на Шкодина. Тот некоторое время молчал. Потом резко бросил:
— Не находите, ли вы, Ницше, что вашим шефам в общем начхать на вашу судьбу?
Ницше промолчал.
— И наконец, последнее...— Шкодин сделал паузу.— Арестованы с поличным Урусова и вся группа агентов, связанных с ней.
Ницше откинулся на спинку стула и весь как-то обмяк.
— Что они показали против вас, я пока не скажу,— продолжал Шкодин.— И вот почему,— он показал на объемистое дело.— Это дело на вас, Ницше. Здесь много разного против вас. Что там правда, что наговор, я пока не знаю. Но должен знать, и узнаю. Бот вы потрудитесь написать мне всю правду о вашей шпионской деятельности в СССР. Особенно нас интересует киевский и актюбинский периоды вашей работы. Во вторую очередь нас интересует ваша более ранняя деятельность до войны и в период ее.
— Значит, Урусова действительно арестована, если вы и это знаете,— пробормотал Ницше. Он уже находился в состоянии прострации.
— Я с вами отнюдь не собираюсь шутить,— твердо сказал Шкодин.— Искренне вам советую — не пытайтесь ввести следствие в заблуждение, не усугубляйте и без того большую вашу вину перед моей Родиной. В противном случае я буду вынужден,— Шкодин сделал ударение на слове «вынужден»,— сопроводить ваше дело в суд с припиской, что вы ничем не облегчили работу следствия. Наоборот, пытались ввести нас в заблуждение. А осложнения, которые, естественно, вытекут из этой приписки, сами понимаете... Я ясно излагаю свои мысли на этот раз?
После затянувшегося молчания Шкодин сказал:
— Ницше, разговор на сегодня закончен, вы устали, да и я тоже. Подумайте, утром скажете, будете давать чистосердечные показания или нет.
— Буду! — ответил Ницше.
Ницше Вильгельм Эрихович родился в 1889 году в Судетской области (бывшая Австро-Венгрия), получил образование в политехнической высшей школе в городе Штрасбурге (Германия). Видимо, не был лишен способностей, поскольку уже в 19 лет в 1908 году стал помощником начальника производства в фирме «Сименс-Шуккерт». Там Ницше привлек к сотрудничеству с немецкой военной разведкой один из руководителей фирмы — якобы, его дядя Клиненберг. Мотив вербовки — «идейный»: «Германия, Германия — превыше всего!» Однако идеи — идеями, а за информацию Ницше получал деньги.
Как сотрудник восточного отдела фирмы «Сименс-Шуккерт», Ницше командировался в Варшаву, затем в Тегеран. Там Клиненберг свел его с германским консулом в Тегеране Зоммером.