— Постараюсь.
Иван Григорьевич объяснил Ван Шенгуну, как можно будет его найти в случае необходимости, попросил пока не говорить соседям, что пожарный инспектор на самом деле является сотрудником госбезопасности.
— А сейчас разрешите мне от своего имени и от лица моих товарищей-чекистов поздравить вас как активного борца с фашизмом на Дальнем Востоке с днем победы над милитаристской Японией.
На лице Ван Шенгупа появилась смущенно-счастливая улыбка, он дрогнувшим голосом ответил:
— Спасибо! Спасибо, товарищ Кузнецов. И вам, и вашим товарищам и за поздравление, и за то, что вы боретесь с врагами нового Китая,
Прошло некоторое время. Мустафин и Кузнецов накопили достаточно фактов, чтобы окончательно разоблачить Цзин Чжанчу. Сдерживало одно обстоятельство: хотелось узнать, кто придет к Цзину с поручением от Чжан Цзяна, который после победы в Китае народной революции покинул Советский Союз.
Мустафин стоял за то, чтобы немедленно привлечь Цзина к ответственности. По слухам, Цзин намеревался нелегально выехать за пределы Советского Союза. Кузнецов был против.
Посланец Чжан Цзяна появился неожиданно и так же неожиданно исчез. Ван Шенгуну удалось узнать, что это была женщина. Она, видимо, забрала у Цзина какие-то бумаги и как сквозь землю провалилась.
Мустафин упрекал Кузнецова в медлительности, нерасторопности. Иван Григорьевич сокрушенно разводил руками. Женщину обнаружить так и не удалось. Правда, пограничники задержали мужчину, пытавшегося провезти в Синьцзян какое-то письмо на китайском языке. Задержанный оказался торговцем, и его, как следует не допросив, отпустили.
— Все! — сурово нахмурился Мустафин. — Надо немедленно брать Цзина, пока он сам не сбежал за границу.
— Будем брать! — согласился и Кузнецов.
* * *
Арест Цзин Чжанчжу и обыск в его квартире по указанию Сухомлинова производили Кузнецов и Мустафин. Обыск был недолгим. Но одна деталь бросилась Муетафину в глаза. Едва он принялся перебирать стопку книг, как Цзин Чжанчжу изменившимся голосом заявил, что книги чужие. А когда Аскар Габбасович взял в руки «Краткий курс истории ВКП(б)», Цзин побледнел и напрягся. «Эге»,— подумал Мустафин и стал перелистывать книгу. Понятой следил за чекистом с явным недоумением на лице: зачем понадобилось листать всем известный учебник? Но когда между его страницами обнаружился сложенный вдвое листок бумаги, исписанный иероглифами, Цзин подался вперед.
— Спокойно! — приказал Мустафин и сказал понятым и Кузнецову.— В книге между страницами 132 и 133 обнаружен листок бумаги с китайской письменностью. Попрошу понятых расписаться... Так. Теперь вы, — протянул он ручку Цзину.
В другой книге Мустафин обнаружил семь накладных, среди которых лежал еще один исписанный листок. Его также внесли в протокол обыска.
Цзин тяжело вздохнул, опустил голову и до конца обыска не поднимал ее. Правда, когда из стола достали самодельную трубку для курения опиума и хозяин дома сказал, что она принадлежит Цзину, тот пробормотал, что курил опиум в лечебных целях.
В протокол были также занесены 265 рублей 55 копеек, две фотокарточки, расписка о приеме китайского паспорта, удостоверение от конторы «Утильпром», выданное 31 августа 1950 года на имя Цзин Чжанчжу. Кроме того, были обнаружены иголки, нитки, перья ученические, резинка бельевая — товар, который обычно предлагают сборщики утиля.
...И вот первый допрос. Иван Григорьевич готовился к нему тщательно. Он досконально изучил материалы следственного дела, поступившего из Хабаровска, свидетельские показания. Документы разоблачали антисоветскую деятельность Цзина, его причастность к шпионажу.
Они сидят друг против друга. Кузнецов за столом, на котором, кроме легкой пластмассовой чернильницы, ученической ручки и бланков протокола допроса, ничего нет. Цзин — на легком венском стуле в углу комнаты.
— Вы владеете русским языком? — задает первый вопрос Иван Григорьевич.
— Да, владею.
— Допрос будет вестись на русском языке без переводчика. Имеете ли вы возражение против этого?
— Нет. Не имею.
— Хорошо. Расскажите свою биографию.
— Родился в деревне Чилиндзы уезда Ляоян в Маньчжурии в 1920 году. Отец Цзин Шоуджу занимался хлебопашеством, мать Ху — домохозяйка. К началу 1942 года братья Цзин Чанцзен, Цзин Чанкуй, Цзин Чанджи и сестра Цзин Фынин, а также моя жена Ли Чжон жили с родителями в Чилиндзы. Где они сейчас, не знаю.
В 1929—1935 годах учился в гражданской начальной школе в Чилиндзы, а с 1935 по 1939 год — в первой высшей гражданской школе в Ляояне. Затем работал бухгалтером в административном провинциальном управлении в городе Цзямусы. Через год по личной просьбе переведен в уездное управление в город Фуюань, откуда 10 марта 1942 года нелегально прибыл в Советский Союз. Хотел пробраться на свободную от японцев территорию Китая, чтобы принять участие в антияпонской войне. Но был задержан.
Отбыв наказание за нелегальный переход границы, в середине февраля 1947 года приехал в Алма-Ату. Несколько дней жил у Го Динфу. Это был первый китаец, с которым я встретился у вас в городе.
Получив, документы, выехал в Талгар, где работал по частному найму. В июне и июле жил в Алма-Ате в консульстве. С сентября 1947 по декабрь 1948 года находился в области, работал, по частному найму. С января по май сорок девятого — грузчиком саксаульной базы. В феврале приехал в Алма-Ату и поступил сначала грузчиком в стройконтору при управлении колхозными рынками, потом разнорабочим в Среднеазиатский геодезический трест. С августа — сборщик утильсырья.
— Материальное положение вашего отца?
— Жили скромно. Участок был небольшой, Отец имел лощадь, две коровы, свинью, кур. Был небольшой фруктовый сад.
— Где учились и работали братья и сестра?
— В деревенской начальной школе. Жили с родителями, помогали им в сельском хозяйстве.
— Где изучали русский язык?
— В исправительно-трудовой колонии, когда отбывал срок за самовольный переход границы.
Кузнецов записал ответы Цзина, спросил:
— Вам прочитать или сами?
— Давайте, прочитаю сам.
Пока Цзин Чжанчжу знакомился с протоколом, Кузнецов внимательно рассматривал его. «Странно. Кажется я его где-то видел раньше. Где же?» Однако, как ни напрягал он свою память, вспомнить так и не смог.
Заметив, что Цзин прочитал протокол, Кузнецов задал традиционный вопрос:
— Возражений против записей нет?
Цзин Чжанчжу отрицательно покачал головой.
— Подпишитесь.
Цзин расписался по-русски и по-китайски, положил ручку, вернулся на место. Иван Григорьевич внимательно посмотрел на него и с некоторой ноткой сожаления, которую Цзин не мог не заметить, сказал:
— Я уже предупреждал вас об ответственности за дачу ложных показаний. Вы — умный человек, а пытаетесь ввести нас в заблуждение. Неужели думаете, что нам ничего неизвестно? Наивно... И, я бы сказал, глупо.
Цвет лица Цзина слегка изменился, но он промолчал, Кузнецов продолжил:
— Вот вы гладко изложили свою биографию. А ведь рассказ ваш во многом не соответствует действительности. Во-первых, ваш отец Цзин Шоуджу имел большой надел пашни, фруктовый сад, участок леса, держал до 30 коров, а для работы нанимал от 5 до 10 батраков.
— Я... хотел представить себя в более выгодном свете,— стал оправдываться Цзин Чжанчжу.— Ведь в Советском Союзе ненавидят эксплуататоров.
— Допустим. Но сейчас нас интересует не это. Каково истинное положение вашей семьи?
— Я признаю, что мои сегодняшние показания по этому вопросу ложны. Отец действительно был богатым человеком.
— Подтверждаете ли вы показания о своих братьях и сестрах? — спросил Кузнецов, пристально глядя на Цзииа.
Тот молча кивнул. Тогда Иван Григорьевич достал из ящика письменного стола листок бумаги и сухо сказал:
— Вот справка о ваших родственниках. Брат Цзин Чжанцзен, 1921 года рождения, учился в юридическом институте в городе Чанчуни. Сестра Цзин Фынин, 1923 года рождения, в 1942 году работала в Мукдене секретарем-машинисткой на японском заводе автопокрышек. Между прочим, завод этот военного назначения.