По щеке Цзина сползла крупная капля пота. А Кузнецов, убирая бумажку в стол, сухо добавил:
— Как видите, ваша попытка обмануть нас заранее была обречена на провал. Советую еще раз: давайте правдивые показания. Это в какой-то мере облегчит вашу участь.
Цзин подавленно молчал.
— Итак, продолжим нашу беседу. Для чего вам были нужны обнаруженные у вас при обыске книги «Краткий курс истории ВКП(б)», «Жизнь Клима Самгина» Максима Горького, «Молодая гвардия» Александра Фадеева и другие?
— Я читал их, чтобы углубить свои знания русского языка.
— Какие еще языки вы знаете?
— Кроме китайского и русского, других не знаю,— опустил Цзин глаза.
— Ну что ж. Давайте разберемся и с языками, — сказал Кузнецов, когда Цзин расписался под своими ответами.— Вы заявили, что русским языком овладели, когда отбывали наказание. Но нам известно, что во время следствия по вашему делу в Хабаровске вы почти не прибегали к услугам переводчика.
— Я... я ошибся,— пробормотал, заикаясь, Цзин.
— Так когда же вы изучили русский язык?
— Еще в Маньчжурии, — выдавил Цзин признание.
— Знаете ли вы японский?
— Немного. Учил в школе ...
— Повторяю вопрос,— не обращая внимания на слова Цзина, спокойно сказал Кузнецов.— Знаете ли вы японский?
— Очень плохо.
— А на каком языке вы разговаривали с японскими офицерами и чиновниками в Фуюани?
— На... китайском и отчасти на японском.
— А на каком языке вы разговаривали с китаянкой Соней в Алма-Ате?
— На японском,— вынужден был признать Цзин.— Но я с 1942 года не говорил по-японски и думал, что забыл его.
— Значит, вы знали его довольно хорошо? — почти утверждая, произнес Кузнецов.
— Да.
— Вы в каждом ответе пытаетесь исказить правду,— заметил Кузнецов.— Чистосердечное и откровенное же признание советским судом берется во внимание при определении меры наказания. У вас, по-моему, была возможность убедиться в этом.
Цзин Чжанчжу тяжело вздохнул, вытер о колени потные ладони рук. Попросил воды. Жадно отпил несколько глотков и стал рассказывать.
— Японский язык я стал изучать еще в школе. Мне также приходилось дружить с детьми японских колонистов. Очень хотелось выбиться в люди, чтобы не копаться всю жизнь в земле. В ноябре 1939 года сдавал экзамены, в том числе и по японскому языку. Позднее получил назначение в Цзямусы. Знание японского языка пригодилось и тогда, когда я задумал перейти в СССР. Перед этим обратился с просьбой о переводе в Фуюань, так как назначенный туда человек не согласился ехать.
— Какова истинная цель вашего перехода госграницы?
— Я думал обратиться в китайское консульство в Хабаровске, хотел попросить переправить меня в Китай, где я включился бы в антияпонскую борьбу.
— Разве, нельзя было бороться с японцами в Маньчжурии?
— Я не знал о таких возможностях в то время. Хотел воевать против оккупантов с оружием в руках.
— С кем вы поддерживали знакомство в период проживания в Фуюани.
— Кроме чиновников уездного управления, знакомства ни с кем не заводил.
— Почему?
— Японцы следили за каждым китайским чиновником, любое знакомство рассматривалось, как попытка установить связи с партизанами.
— Вы находились в Фуюани почти два года. Применяли ли японцы репрессии к китайцам в это время?
— Да. Двух китайцев арестовали за связи с партизанами. Полицейско-пограничный отряд в 1940 и 1941 годах несколько раз проводил карательные операции.
Следовательно, партизаны в районе Фуюани появлялись?
— Да.
— Почему же вы уверяете, что не знали, где найти партизан? С какой целью вы перешли госграницу?
— Я боялся пойти... к партизанам. И потом я был связан с группой патриотов, по поручению которых должен был пробраться в Китай.
— Кто они? Назовите фамилии,— настаивал Кузнецов.
— Я н-не могу их назвать.
— Может быть, вам помочь? — осведомился Кузнецов с усмешкой. — Например, Лю Кегун.
— Да, мы учились одно время с ним, потом... встречались,— глухо сказал Цзин.
— Лю Кегун, — уточнил Кузнецов, — был разоблачен как агент японской разведки. Так где вы с ним учились — в Харбине или Мукдене?
Цзин испуганно отшатнулся и, словно в ожидании удара, закрыл лицо рукой.
— Надеюсь, вы убедились, что мы знаем больше, чем вы думаете. Отвечайте на поставленные вопросы правдиво.
Сбиваясь, перескакивая с одного на другое, Цзин Чжанчжу стал рассказывать, что перешел границу по заданию японского офицера. Он должен был выяснить, есть ли оборонительное сооружение по Амуру, попытаться выяснить расположение воинских частей.
Сделав записи, Иван Григорьевич задал последний, решающий вопрос:
— Вы признаете, что были активным пособником и агентом японских милитаристов?
— Да, признаю,— чуть слышно прошептал Цзин Чжанчжу.
Иван Григорьевич ознакомил Цзина с записями. Арестованного увели, а Кузнецов принялся анализировать ход допроса. Задача первого этапа была выполнена: Цзин признался, что работал на японскую разведку. «Ну где же я встречал этого человека? Где?» — тревожил Кузнецова вопрос, в котором, он чувствовал, кроется ключ к очередной победе над Цзин Чжанчжу.
За ночь Цзин Чжанчжу сильно изменился. Щеки на его худощавом лице ввалились, вокруг глаз легли темные круги. Левое веко время от времени вздрагивало. Заметив это, Кузнецов спросил:
— Вы, случайно, не заболели?
— Спасибо. Я здоров.
— Тогда приступим к делу. Вчера вы говорили, что в июне — июле сорок седьмого жили в консульстве. С кем вы там общались?
— Я разговаривал с консулом Инь Кенху, секретарем Гао, с конюхом, иногда — с поваром.
— Еще с кем?
— Больше ни с кем.
— Ас вице-консулом Чжан Цзяном?
В глазах Цзин Чжанчжу на мгнование вспыхнул тревожный огонек и тут же потух.
— Да, иногда говорил и с вице-консулом.
— Когда с ним познакомились?
— Когда стал жить в консульстве,— ответил Цзин.
— Как нам известно,— спокойно заметил Кузнецов,— в консульство на работу плотником вас пригласил вице-консул Чжан Цзян, а не кто-либо другой.
— Да, да,— заторопился Цзин.— Но до этого я с ним не был знаком.
— И не искали встречи?
— Н-н-нет,— дрогнул голос Цзина.
Кузнецов пристально посмотрел на арестованного и в этот момент неожиданно вспомнил. Майский день 1947 года. Городской парк. Скамейки в тени кустов. Справа от входа в музей с газетой в руках сидит китаец в светлой одежде. На скамейке рядом с ним лежит пачка папирос. К нему идет вице-консул с незажженной папиросой. Внезапная догадка молнией сверкнула в мозгу Кузнецова: вице-консул должен подойти и попросить прикурить.
— С какой целью 18 мая 1947 года вы сидели на скамейке около музея?
Цзин, недоуменно посмотрел на Кузнецова, и тот уточнил:
— Вы читали газету «Казахстанская правда», возле вас лежала пачка папирос. Просидев полчаса, вы пошли в кино.
Лицо Цзина побледнело, в глазах появилась растерянность. Он не знал, что сказать. Простые на первый взгляд вопросы Кузнецова таили в себе опасность. И уйти от этой опасности было невозможно. Кузнецов внимательно посмотрел на Цзина и задал еще вопрос:
— А с кем вы встречались в аптеке возле Зеленого рынка в среду 21 мая?
Губы у Цзина беззвучно зашевелились. Такого удара он не ожидал. У музея Чжан Цзян к нему не подходил, а в аптеке, кроме старушек да провизорши, никого не было. Откуда же чекист знает все это? Может быть, ему давно все известно?
— Я жду,— властно бросил Кузнецов.
— Д-д-а-а,— стал заикаться Цзин.— Я должен был встретиться с человеком, который назовет пароль.
— Вас никто не принуждал к встрече. Следовательно, вы пришли на нее сами, по доброй воле.
— Да, сам,— чуть слышно проговорил Цзин.
— И вы готовы были выполнять задания, к которым вас готовили японцы и которые вам стал давать Чжан Цзян? Какие это были задания? Как они привлекли вас к антисоветской и разведывательной работе?
Лицо Цзина посерело, на лбу выступил пот.
— Говорите. Я жду,— требовательно произнес Кузнецов.
— В аптеке после обмена паролем Чжан сказал, чтобы я пришел в консульство и нанялся плотником. Через несколько дней я встретился с ним в его кабинете. Состоялась беседа. Вице-консул спросил, как я отношусь к Советской России, к красному Китаю. Узнав, что мое отношение к этим странам враждебно, он предложил начать борьбу. Чжан Цзян напомнил, что о моем прошлом ему все известно. В подтверждение своих слов он рассказал о том, как японский советник Туан Муцзы помогал мне готовить цифровые сведения о погранполицейском отряде в Фуюнани. Я понял: отныне Цзян стал моим начальником.