РЫЦАРИ РЕВОЛЮЦИИ
Н. МЕЛЬНИКОВ, Н. МИЛОВАНОВ
ДОРОГИЕ РЕЛИКВИИ
О предстоящей встрече с Альдоной Эдмундовной, сестрой Феликса Эдмундовича Дзержинского, я узнал накануне от Виктора Захаровича Лебедева, Чрезвычайного и Полномочного посла СССР в Польше, и все же с волнением смотрел на женщину преклонных лет, вошедшую в кабинет посла и на какое-то мгновение задержавшуюся у порога. Что-то знакомое, родное угадывалось в чертах ее лица, в остром пронзительном взгляде живых искристых глаз. Брат и сестра поразительно похожи друг на друга. Кажется, я узнал бы ее и на улице среди прохожих, даже в большой толпе.
— Познакомьтесь,— представил нас друг другу Виктор Захарович. Пригласив садиться, он, обращаясь ко мне, продолжал: — Альдона Эдмундовна здесь ненадолго. Постарайтесь воспользоваться ее любезной помощью в предстоящей работе по выполнению поручения Центрального Комитета нашей партии и Советского правительства.
Посол возглавлял организацию поиска и сбора материалов, касающихся жизни и революционной деятельности верного соратника и друга В.И. Ленина Феликса Эдмундовича Дзержинского, его роли в защите революционных завоеваний в годы работы председателем ВЧК.
Старшая из восьми детей Дзержинских, Альдона Эдмундовна помнила Феликса с пеленок.
— Я была уже большой девочкой и во многом помогала маме по дому, когда родился Феликс,— рассказывала она мне спустя полчаса в машине посла, мчавшей нас в Лодзь, где проживала Альдона Эдмундовна.— В детстве он был непоседой и шаловливым мальчиком. Любил Дзержиново, утопавшее в зелени. В летнее время большую часть дня Феликс с братьями проводили у реки Усы. Заядлый рыболов, он увлек и братьев. И еще очень любил охоту за раками и лесные походы за грибами и ягодами.
...Было это в 1948 году. Польша только начинала оправляться от тяжких ран минувшей войны. Следы боев и варварских фашистских разрушений еще встречались на каждом шагу. Всю дорогу до Лодзи Альдона Эдмундовна рассказывала об отце, матери, Феликсе и других братьях н сестрах. С глубоким волнением поведала она о смерти отца, учителя физики и математики, в 1882 году и наступившем после этого еще более тяжелом периоде жизни семьи. Овдовевшая 32-летняя мать отдавала всю себя детям, их воспитанию. Ее смерть явилась тяжелым ударом для всех детей и особенно для Феликса, горячо любившего мать н перед этим часто посещавшего ее в больнице в Варшаве.
— А жил он в это время у меня в Вильно, учился в гимназии. Бывало, готовясь навестить мать, он не находил себе места, переживал за не совсем хорошие продуктовые передачи. После смерти мамы Феликс вскоре бросил занятия в гимназии. Боже, как мы уговаривали его не делать это. Так и не смогли переубедить, упрямый такой был.
— А что, не было средств для дальнейшей учебы? — спросил я.
— Нет, не это главное. Как потом мы узнали, он уже был связан с нелегалами, так у нас тогда называли революционеров, и решил посвятить этому делу свою жизнь.
Так же подробно она рассказывала о трогательной дружбе Феликса с сестрой Вандой. А когда дошла очередь до Владислава, Альдона Эдмундовна смолкла, съежилась и отвернулась к окну. Так, очевидно, она просидела бы долго, если бы я не напомнил о себе легким кашлем. Беседа возобновилась, и я узнал многие, неизвестные мне до этого, подробности о тяжелой участи, постигшей Владислава. Гитлеровцы схватили его в 1942 году в городе Згеже только за то, что он брат Феликса Дзержинского, пытали и, замученного до полусмерти, расстреляли.
Казалось, Альдона Эдмундовна не чувствовала усталости, хотя ей было в ту пору уже семьдесят восемь лет. Единственное, что она попросила сделать для удобства путешествия — это включить в машине отопление.
— Я мерзлячка,— пошутила она.
За беседой мы не заметили, как доехали до Лодзи.
В квартире Альдоны Эдмундовны нас никто не встретил. Ее дочь Мария была еще на работе, а больше в доме никого не было.
Альдона Эдмундовна оказалась доброй и гостеприимной хозяйкой. Накрывая на стол и хлопоча, она все время говорила со мной, вспоминала брата, рассказывала о своей жизни.
Во время нашествия фашистов она с мужем и дочерью находилась в Вильнюсе. Голод и нужда в конце концов погнали их из города в небольшой поселок Дзержинск. Тут тоже было трудно. Люди опухали от недоедания. Кое-как они с дочерью выжили, а муж умер.
К их счастью, люди в поселке оказались порядочными и немцам никого из семьи не выдали. Можно представить, что было бы и с этими родными прославленного революционера, окажись они в руках фашистов.
Когда Советская Армия освободила Вильнюс, а затем Варшаву и другие города, Альдона Эдмундовна с дочерью Марией выехала на жительство в Лодзь.
Время за разговором летело незаметно. Вернулась с работы Мария, Альдона Эдмундовна познакомила меня с ней и объяснила цель моего приезда из Варшавы. Мария оказалась простой и обходительной женщиной и тоже очень похожей на Феликса Здмундовича.
С разрешения хозяйки и ее дочери я сфотографировал их. Фотоснимки получились хорошие, и я вручил их Альдоне Эдмундовне, когда посетил ее во второй раз.
После чаепития Альдона Эдмундовна извлекла из своих тайников дорогие ей реликвии, заботливо упрятанные в черной тисненой папке, перетянутой голубой лентой.
Положив передо мной на стол бесценные для истории документы, Альдона Эдмундовна сказала:
— Вот фотокарточки и письма. Посмотрите их, и что вам нужно — используйте. Не спешите, можете заночевать у нас, а завтра еще поработаем.
С большим интересом раскрыл я папку и стал изучать бережно хранимые документы. Сверху лежал сверток с фотокарточками. Их было много, несколько десятков, сделанные в большинстве в Швейцарии. Рассматривая первый снимок Феликса Эдмундовича с женой Софьей Сигизмундовной и сыном Ясиком, я увидел небольшой пожелтевший от времени лист, исписанный мелким наклонным почерком, отложил фотокарточку, взял письмо и тут почувствовал, что Альдона Эдмуидовна не ушла и, не вставая со стула, повернулся к ней. Озадаченная чем-то, исполненная колебаний, она стояла и на мой вопросительный взгляд заговорила тихим голосом:
— Знаете, я до сих пор не могу простить себе того, что допустила уход Феликса от нас на другую квартиру. Почувствовав мои переживания за его и свою безопасность, он оставил нас. У меня тогда жили еще два меньших брата, учились в той же гимназии. Сначала некоторое время он находился в Вильно, а потом переехал в Ковно, где его вскоре, летом 1897 года, арестовали и сослали в Вятскую губернию. А это,— она показала пальцем на листок, который я держал,— его письмо ко мне из Ковенской тюрьмы. Он смог, сообщить мне о своем аресте лишь в январе 1898 года. Помню, как ранним утром я плакала у стен Ковенской тюрьмы, увидев его в группе заключенных, закованных в кандалы, уходивших в ссылку под усиленным конвоем.
Председатель ВЧК Ф.Э. Дзержинский
— Да вы садитесь, что с вами,— проговорил я скороговоркой, встревоженный ее состоянием.
— Ничего, ничего,— ответила она,— дома ведь я,— но все же присела на край стула и продолжала уже чуть повеселевшим голосом.— Из этой ссылки я получила от него несколько писем. Там увидите их. Он писал, что скоро будет на свободе. И в самом деле в августе 1898 года приехал в Варшаву.
Альдона Эдмундовна помолчала и затем, тяжело вздохнув, продолжала:
— Но там Феликса, быстро выследили и схватили. Не меньше года томился он в Варшавской крепости, а потом его отправили в Вилюйскую губернию.
Она ушла, а я принялся за письма. Большая часть их оказалась без конвертов и трудно было определить, где они были написаны. Присмотревшись, я было начал сортировать их, но тут вернулась Альдона Эдмундовна. Увидев мои занятия, она воскликнула;
— Что вы! Так просидите за ними вечность. Давайте я помогу вам.
Прошло немного времени, письма были разобраны и сгруппированы по адресам их отправителя.
— Из второй ссылки Феликс не посылал мне писем. Он туда не доехал. Помню, как я поразилась, когда неожиданно встретилась с ним в Поплавах, в доме нашей двоюродной сестры Станиславы Богуцкой. А позже перед отъездом за границу, в Германию, он приехал ко мне в Мицкевичи. Я узнала, что, сбежав в пути к месту ссылки, кажется, из Верхоленска, он чуть было не утонул в реке Лене, товарищ спас его. В то время Феликс уже болел туберкулезом.