На днях ему будет предъявлено обвинение в измене Родине, сборе разведывательных данных на территории СССР о местонахождении и добыче стратегического сырья в Казахстане, в попытках склонить к измене Родине других советских граждан и в проведении антисоветской агитации...
Они долго обменивались известными сведениями, а когда Полторацкий ушел, Алейников сделал пометки в своем служебном блокноте, задумался, припоминая детали обсуждения и советы оперработника, затем достал полученное накануне из архива следственное дело Бедрина, недавно разоблаченного агента японской разведки, работавшего в Китае, и углубился в чтение. Майора интересовали данные о японских разведчиках, действовавших на территории Китая, их агентура из белой эмиграции, в частности, Маслов, о связи с которым Кришталя Бедрин говорит в своих показаниях. Были и другие моменты, которые можно было использовать при разоблачении Кришталя...
Прошло несколько дней. За это время следствие значительно продвинулось. Кришталю было предъявлено обвинение в измене Родине и антисоветской агитации. Выслушав обвинение, он растерялся и долго не мог произнести ни слова, затем каким-то сдавленным голосом сказал, что шпионажем на территории СССР не занимался — это было, но только на территории Китая, а к Советскому Союзу никакого отношения не имело. Алейников предложил Кришталю изложить все собственноручно, тот согласился.
В своих показаниях Кришталь изобразил дело так: да, он действительно непродолжительное время поддерживал связь с Илларионом Масловым и другими людьми, сотрудничавшими с японской разведкой, но сам прямого отношения к японцам не имел, а обвинение в антисоветской агитации готов признать полностью...
Предположение следствия о том, как поведет себя Кришталь, оправдывалось. Тогда ему зачитали показания свидетеля Петра Ивановича Елизарьева, бывшего соседа Кришталей в Нижиеудинске, хорошо знавшего всю их семью.
Этого Кришталь никак не ожидал: оказались живы свидетели белогвардейских карательных операций, активное участие в которых принимали отец и братья Кришталя. Елизарьев плохо помнил, участвовал ли в этих операциях младший Кришталь, но уверенно утверждал, что Николай служил у колчаковцев и сотрудничал с контрреволюционными чехословацкими частями, одно время находившимися в районе Нижнеудинска. Старик говорил правду, отрицать его показания было невозможно, к тому же чекисты могли найти и других свидетелей. Кришталь понял это, как понял то, что следствию известны действительные причины его бегства за границу...
На следующем допросе Алейников спросил Кришталя:
— Вы имели контакты с представителями японской разведки на территории СССР?
— Нет.
— А кто такой Мориясу Сэйичи? Разве с ним вы не встречались в порту Находка?
Кришталь заметно смешался и решил притвориться, что не расслышал так долго ожидаемого вопроса, который, чем не менее, прозвучал совершенно неожиданно. Кришталь уже почти успокоился, полагая, что в МГБ не обратили внимания на лоскуток с иероглифами, а тут вдруг назвали не только имя жандармского полковника, но и место встречи с ним. Как быть дальше?
Алейников проговорил с явной иронией:
— Мы знаем, что у вас действительно болят уши, но почему-то вы не слышите только тогда, когда вам задают неприятные вопросы. Почему бы это, а?
Кришталь заговорил, заговорил так, что майор едва успевал записывать его показания. Он подробно рассказал, как был завербован японцами, как служил им...
В период советско-китайского конфликта на КВЖД в конце 1928 начале 1929 года в Харбине начались массовые аресты советских граждан и русских эмигрантов. Кришталя предупредили, что начальник политического отдела по русским вопросам в китайской полиции Шишкин установил за ним слежку и собирает уличающие материалы, подозревает и нем заброшенного в Китай советского шпиона. Обстановка была сложной, полиция с расправами не медлила и не особенно отягощала себя заботами, чтобы доказательно обосновать обвинение. Надо было срочно что-то предпринимать. Кришталь обратился к работавшему в японском генеральном консульстве в Харбине эмигранту Рязанцеву, вместе с которым когда-то служил у Колчака. Рязанцев посочувствовал ему и свел с японцем Кубато, который пообещал похлопотать кое-где за Кришталя, если тот выполнит незначительное поручение в Шанхае. С этого времени началась систематическая работа Кришталя на японскую разведку: он выполнял задания полковника Ямадзи из японской военной миссии в Харбине, капитана первого ранга Ватанабе из военно-морской разведки в Шанхае и других. Японцы использовали Кришталя в основном для сбора данных о военно-морских силах других государств. Так, в 1939 роду он специально выезжал в Чифу, Циндао и на Филиппины, где базировались корабли американского флота, на английскую военно-морскую базу в Сингапуре. Для выполнения шпионских заданий Кришталь привлекал других эмигрантов, не раскрывая, однако, перед ними, кому и для какой цели требуются те или иные сведения; лишь очень немногие знали, на кого он работает. Большую помощь оказывали Кришталю сожительницы Евгения Савченко (впоследствии Сосвил) и Александра Авдевнина по прозвищу Шурка-солдат.
Удалось привлечь к сотрудничеству и американского офицера Карла Шмидта, австрийца по происхождению, служившего на флагманском крейсере «Агаста». Шмидт постоянно шатался по ночным кабаре, азартно играл в карты, а для этого нужны были деньги... Он не скрывал, что военная служба у американцев мало его интересовала, и потому не проявлял особой щепетильности при выполнении заданий Кришталя. Но в декабре 1941 года Шмидта перевели в другое место.
Пришлось Кришталю в кабаках подсаживаться к пьяным морякам и выуживать необходимые сведения. Японцы за все платили неплохо.
Б конце 1942 года по специальному заданию Ватанабе Кришталь выезжал в Америку, в Сан-Франциско, где жил старший брат Михаил. Визу оформлял через швейцарского вице-консула Руфа, исполнявшего одновременно обязанности представителя Общества Красного Креста в Шанхае. В Сан-Франциско Кришталь жил около трех месяцев, с помощью брата возобновил дружеские отношения со своей бывшей приятельницей по Шанхаю Марией Николаевной Арказановой, муж которой был офицером американского военно-морского флота. От нее Кришталь узнал о дислокации на Марсианских и Жемчужных островах главных сил американского военно-морского флота. Беседы с друзьями брата и информация американских газет и журналов позволили ему составить представление об эффективности действий японских «смертников». Кришталь получал и выполнял задания японцев и по линии экономической разведки.
— Когда вы последний раз виделись с японскими разведчиками и какое при этом получили задание? — спросил Алейников.
— Последний раз я встретился с Ватанабе в августе — сентябре 1945 года. Никаких заданий от него я тогда не получил. Не исключено, что Ватанабе и сам не знал, что это наша последняя с ним встреча. Вскоре японская администрация, в том числе и военная, спешно покинула Шанхай.
Далее Кришталь назвал известных ему сотрудников японской разведки. Жандармского полковника Сэйичи Мориясу он охарактеризовал как человека широко эрудированного, умного и хитрого, по натуре весьма подвижного и жизнерадостного. Полковник увлекался живописью, ему прекрасно удавались пейзажи. О себе Мориясу рассказывал, что располагает большими связями в Токио — в правительстве, что после назначения на работу в Китай Мориясу будто бы имел личную аудиенцию у микадо — императора Японии.
Происхождение лоскутка с иероглифами Кришталь объяснил так: перед расставанием Мориясу в знак хорошего расположения написал на лоскутке свой токийский адрес.
— И только? — спросил Алейников.
— Да,— твердо ответил Кришталь.
— Больше ничего не хотите добавить о полученном от Мориясу токийском адресе?
— Нет,— последовал ответ, но уже не столь уверенный.— Впрочем, вполне возможно, что какие-нибудь незначительные детали встречи с Мориясу я упустил, но это от времени — память сдает...