Выбрать главу

— Мы можем по пути завернуть в «Севен-Элевен»? — прошептала Су-линг, ввалившись в кожаный салон. — Прошу.

Ей нужно было знать наверняка.

Бобби уселся рядом и обменялся с Чарльзом встревоженными взглядами.

Вскоре они уже мчались по шоссе. На дороге, к счастью, было мало машин. Часто дыша, она пристально смотрела в окно, с такой силой вцепившись в край сиденья, что у нее побелели кулаки. Когда они выехали на бульвар Санта-Моника, в движении образовался затор из-за сирен и мигалок, скопившихся перед магазином «Севен-Элевен». Регулировщик, освещенный огненно-красными сполохами, махал, чтобы они проезжали. Лимузин проплыл мимо супермаркета как раз в ту секунду, когда санитар заталкивал накрытую простыней каталку в ожидавшую машину скорой помощи.

— Желаете остановиться, мисс?

— Нет.

Она увидела все, что хотела. Ощутив отчаяние подруги, Бобби прикоснулся к ее руке, и спросил:

— Ты отметила этот магазин, так ведь?

Она кивнула.

— Но не смогла завершить тег? Как тогда, в Лагуне?

Она вспомнила. Это случилось в самом начале ее новой жизни в качестве защитницы города. Она еще не до конца верила в происходящее и позволила полиции прогнать их прежде, чем успела дорисовать знак. Вскоре тот магазин сгорел дотла.

Даже после того случая, она не была убеждена полностью. Не смотря ни на что. Она рисовала знак фу в память о маме и в ее честь — дань традиции, вызванная утратой и чувством вины.

А теперь вот это…

— Нет, — ответила она вполголоса. — Я закончила. Здесь что-то другое.

Ей вспомнились ледяные когти и зловещий хохот. Слова посыпались наружу. Она чувствовала себя глупо, просто произнося их, но понимала: все это — правда.

— Я думаю, нечто узнало обо мне… и теперь охотится за мной.

Бобби хранил молчание. Она знала: друг не может в полной мере постичь и, скорее всего, не особо-то и верит в ее способности, хоть он сам и сподвиг ее заняться этим. Бобби понимал, сколь глубоко ее ранила смерть матери. Однажды ночью она поделилась с ним мамиными рассказами, поведала о своей мистической роли, унаследованной по материнской линии. Заинтересовавшись, Бобби уговорил подругу сделать тот символ своим тегом, что прибавило бы значимости их совместным ночным вылазкам. Так все и началось.

Но в глубине души — на неком подсознательном уровне — Су-линг всегда знала: это нечто большее, чем просто подпись. Объяснить она не могла. Несчастья притягивали ее, звали… и при помощи баллончика с краской девушка могла неким образом предотвратить их.

До сегодняшнего вечера.

— Что собираешься делать? — спросил Бобби наконец.

— Не знаю.

— Может, позвонить Тетушке Лу?

Су-линг нахмурилась. Младшая сесра ее матери, Тетушка Лу, приютила Су-линг, когда, девочка осталась одна. Тетушка работала кредитным экспертом в «Бэнк оф Америка». Прагматичная и серьёзная, она с презрением относилась к древним традициям, столь почитаемым ее сестрой.

— Не уверена, что Тетушка Лу здесь поможет.

Она попросту не захочет заниматься подобной ерундой.

Однако, возможно, ей известно что-нибудь, что прольет свет на случившееся. Не видя иного выхода, Су-линг выудила свой айфон. Пальцы так дрожали, что ей никак не удавалось выбрать тетин номер из списка контактов.

Бобби потянулся к подруге и накрыл ее руку своей. Легонько сжав пальцы девушки, он забрал у нее телефон.

— Давай-ка я.

— Спасибо.

Она сложила руки на коленях, чтобы унять дрожь, и смотрела в окно, пока Бобби звонил тете. Его голос тонул в доносившемся снаружи гуле дорожного движения.

По пути домой она ломала голову над возникшей проблемой. Кто-то пронюхал о ее работе. Или что-то…

Внезапно взгляд ее потускнел, и стало темно. Она слепо ухватилась за руку Бобби. Вцепилась в него, словно тонула. Но на сей раз, девушка понимала, что происходит.

Внутри нее зародилось видение. Она увидела его целиком.

… солнце встает над океаном… береговую линию ломает и корежит… дома на скалистом берегу с грохотом падают в море…

Пронзительные крики резали слух.

Затем появляется голая стена, сложенная из камней… под дорожным указателем с надписью «Риверсайд»… над скрытой линией разлома.

Она понимала, что это значит. Голая стена — это ее следующий холст. Видение призывало действовать… призывало защитить от надвигающейся беды. Когда картина стала тускнеть, она ощутила одновременно и облегчение, и ужас. Даже после трех лет призывы пугали ее до мозга костей. Она не могла и впредь отмахиваться от них, как от простых совпадений или кошмаров, порожденных тревогой и чувством вины.