— Тебе, шкет, шмот отваливается. Положу тебе жалованье, в накладе не будешь. От каждого куска по сотне, от сотенной кладу по червонцу… Лады?
— Можно…
Севка согласился. Кто от деньжат откажется? Тот вытащил пачку, отсчитал из нее десять карточек и велел продать за тысячу рублей.
— В открытую не ходи, а когда продашь, весь кусок башлей передай вон тому слепому, — хрипло сказал он и показал на белобрысого парня, который сидел на завалинке темного амбара.
Пока Севка ходил по рынку и украдкой, чтобы не вызвать подозрений, торговал продовольственными карточками, за ним всюду плелся какой-то косоглазый и криворукий урод непонятного возраста — то ли пацан, то ли мужик. Продовольственные карточки раскупили мгновенно. Продажа и покупка проходили тайно, каждый боялся, чтобы не придрались, не забрали в милицию выяснять, откуда взялись эти литеры. Севка впервые в жизни держал в руках столько денег. Отсчитал себе сотню, остальные отнес слепому. Тот перебрал их, пересчитал на ощупь пальцами все до одной купюры, сунул за пазуху, остался доволен.
— Порядок, — сказал он и встал, постукивая сухим белым прутиком по земле. — Завтра приходи за товаром сюда же.
— Каким товаром?
— Тем же, литерным, дура стоеросовая… — И слепой выругался.
— Я не дура.
— Тогда стоеросовый дурак, — рассмеялся слепой.
— Мне мужик, что ли, тот принесет?
— Это не мужик, а Храп. Товар притырит другой. Видел, кто тебя сегодня колол? — говорит слепой.
— Этот шпион, что ли, косоглазый, который за мной путался?
— Да, Кривой.
Слепой был белый как лунь, словно волосы, ресницы и брови специально выкрашены в неестественный цвет. Глаза у него открытые и очень голубые. Севке казалось, что они все видят и даже зорче обыкновенных, хотя смотрят только куда-то вверх, на небо. Постукивая по земле палочкой, он пошел через ворота рынка к городскому саду. Дома Севка отдал все деньги бабке и сказал, что нашел выгодного покупателя на свои хлебные карточки. Бабка было засомневалась: уж не украл ли Севка где деньги, а то грех такой всю жизнь не смыть.
— Бабка, как ты можешь такое подумать? — закричал вдруг Севка обидным голосом и почему-то расплакался. Она испугалась слез, стала успокаивать, а потом принялась благодарить и радоваться деньгам.
— Наверное, богатый человек повстречался или какой благодетель подвернулся, Севушка?
— Наверное…
Другого ответа не придумал, а рассказать все откровенно не решился, уж очень Храп походил на жулика со всей своей подозрительной компанией. Они действительно жулики и блатяги, в этом Севка убедился уже на следующий день, когда Кривой совал литеры и откровенно признавался:
— Тебе, Шкет, сразу Храп доверие дал, милость отпустил, смотри не влопайся. На провале дави одно, что ничего не знаешь, а литера, мол, в магазинной очереди подобрал на паркете. Поволындрят и отпустят, как малолетку. Сбудешь сегодня литера, неси сам башли в приют, Храп так велел.
— Это куда?
— Девятая хата от перевозчика, на ставнях ромбы нарисованы, стучи в сенцы подряд четыре раза.
Дом перевозчика в Давлетханово знали почти все, он стоял на крутом берегу у самой воды. Через речку Дему перевозчик возил по четыре-пять человек городских на другой берег, в деревню, а оттуда переправлял деревенских на рынок. По нескольку раз в день он плавал туда и обратно на своей просмоленной лодчонке с неловкими скрипучими веслами, доставляя тех, кто торговал, менял вещи или привозил продукты. Таких в войну стало полным-полно, особенно после наплыва эвакуированных. Брал перевозчик недорого, по трешке с человека, и люди благодарили его за доброту. По косогору от дома перевозчика поднимались деревянные домишки вверх и лишь на холмике выстраивались в улицы и переулки, заросшие густыми изломанными и заброшенными в палисадниках кустами. По ставням Севка сразу нашел нужный дом, который находился в глубине запущенного огорода, далеко от ограды, скрываемой кустами шиповника. С первого взгляда казалось, что в нем никто не живет.
Севка постучал, открыл лохматый урод с одним костылем в левой руке и с оттопыренными ушами. Он молча запер дверь изнутри на щеколду и проводил, в комнату, где стояли лавки и табуретки из толстых тесаных досок вокруг такого же массивного стола. Домотканые половики лежали крест-накрест длинными дорожками. На большой русской печке развалился другой урод и пьяно смотрел вниз. У самой печки квадратный вырез в полу — голбец, какие имеются в каждом деревенском доме. Поверх оконной занавески хорошо просматриваются двор, дорога и переулок.