— Крайнов, а почему ты про маму и своих родных мне ни разу не рассказывал?
— Они все погибли…
— Ты, наверное, много горя испытал? — сочувствует она.
— Как все… — говорит Петька и отворачивается.
— Я понимаю, Крайнов, как тебе тяжело и больно…
— Как всем… — буркнул он.
В глазах у нее появились слезы. Она молча гладила его голову. Обнимала, ласково прижимала и успокаивала:
— Ничего, Крайнов, все переживем, миленький…
Она казалась куда больше взволнованной, чем Петька. Он вдруг сам за себя испугался. Сердце от непонятного страха стучит, дыхание перехватывает, все тело приятно и болезненно потягивает, мускулы напрягаются. Где-то дрожит в животе, плохо голова соображает. Петька сидит ни жив ни мертв, изо всех сил скрывает это состояние от Валентины Прокопьевны, а то еще она заметит, и тогда Петька сгорит от стыда. Халатик коротенький, без пуговиц, лишь лямочки по бокам болтаются, под ним никакой одежды. Кожа на ногах Валентины Прокопьевны гладкая, так бы ладошкой и провел, да почему-то Петьке страшно это делать. Она сама нисколько не стесняется, наверное из-за его малолетства. Неожиданно стиснет его, точно клещами, он замрет, не шевелится, стараясь скрыть непонятную свою болезнь и чтоб она чего плохого не подумала. А когда целовать его от жалости принялась, совсем Петька дурно себя почувствовал, вроде бы температура подскочила и он вот-вот сознание потеряет. Неожиданно Валентина Прокопьевна оттолкнула его, быстро встала, подбежала к рукомойнику, ополоснула лицо и грудь, взяла одеколон «Кармен» и слегка помочила виски. Потом вернулась, обняла его плечи теплыми руками, но тут же отпрянула, спросила:
— Это что у тебя?
— Бечевка.
— Какая еще бечевка? Ты что, крест носишь?
— От часов.
— Настоящих часов?
— Настоящих.
— Откуда они у тебя?
— От батьки достались.
Бечевку он так и не снял с шеи и часы не отвязал. Валентина Прокопьевна держала их в руках, разглядывала и открывала крышку, еле касаясь пальцами решетки циферблата. В этот момент она походила не на строгую воспитательницу, а на обыкновенную девчонку, удивленную и обрадованную занятной игрушкой, как будто первый раз в жизни карманные часы увидела.
В один из дней, отрешенно глядя в окно, Валентина Прокопьевна призналась Петьке, как ей одиноко. Ни близких, ни родных и даже подруг у нее здесь нет. Совсем скучно и тоскливо быть одной в этой Купарке. Муж ее с самого начала на фронте. Рассказывала, какие шлет ему хорошие письма каждую неделю. Муж велел ей никуда отсюда не уезжать и дождаться его. Несколько раз сам обещал приехать, проведать, повстречаться, но ничего из этого не выходило.
— Мне бы очень хотелось сделать мужу приятный подарок, вот как эти часы, — сказала вдруг она.
Петька промолчал. Отдавать, дарить или продавать свои часы он никому, даже Валентине Прокопьевне, не собирался. Потом в шутку и смеясь спросила:
— Сколько там, на твоих серебряных?
Не снимая со шнурка, Петька подал часы ей в руки. Она с удовольствием открыла крышку и долго любовалась. Спустя несколько дней она опять спросила:
— Сколько там, на наших серебряных?
Петька в ответ только пожал плечами. Она тут же продолжила толковать про условия какой-то задачки. Наконец, оторвавшись, надолго о чем-то задумалась.
— Знаешь, как мне до войны хорошо жилось? Ты даже, Крайнов, не представляешь… Все у меня было, а больше всего кавалеров, самых красивых парней… Я ведь молодая была и очень симпатичная. Они мне все до одного нравились, ухаживали за мной, бегали на свидания. А я возьми да выйди замуж… — Она улыбнулась. — Мне достался очень хороший человек, только вот мало пожили, потому без детей и остались… Хотели иметь сына.
Петька чувствовал себя посторонним, ни кивнуть, ни поддакнуть не смел. Не для него вроде бы эти разговоры. Наверное, рано еще ему их слушать.
— Вот поэтому-то я к тебе, как к своему родному сыночку, и привязалась, — сказала Валентина Прокопьевна, подошла, ласково обняла, поцеловала. — И никому не отдам, и в обиду не дам.
Петька не знал, как себя вести и что ей ответить.
— Ну ладно, иди, Крайнов, — устало выпроводила она.
Петька вышел на снежную улицу и спустился вниз. Там, у подножия горки, он совсем был скрыт от посторонних глаз и любопытных окон. Тропинка незаметно уходит к дороге, виляет из стороны в сторону…
В последние недели батька неотступно приходит во сне. То зовет к себе, то кличет с собой, то проходит мимо, словно не узнает родного сына. Не просыпаясь, Петька вытягивался в струнку, изо всех сил звал и кричал, потом вскакивал, открывал глаза, испуганно оглядывался и смотрел на проснувшихся. Одни ворчали на него, некоторые грозили кулаком, другие смеялись с издевкой, и все ругались отборной бранью. Пришлось Петьке спать под подушкой, плотно накрыв голову, чтоб не слышно было его криков и стонов. Но разве спасешься от самого себя?