Кругом тишина, лишь насвистывает ветерок, потрескивают и чуть гудят толстые и высокие стволы сосен, шевелятся тонкие и поклонные ветки берез.
Ни одной живой души вокруг, даже дорога кажется сейчас заброшенной. Петька встал, отряхнул снег с шинельки и побрел назад. Может, не стоит больше сюда ходить и бередить душу? Может, до конца зимы или даже войны он так и не дождется? Просто вбил себе в голову дурацкие фантазии, которым никогда не сбыться в этой далекой вятской глухомани. Сбежать бы опять ко всем чертям подальше отсюда. Податься снова в другие места, дорог разных полно, не на одной этой свет клином сошелся. Петьке не привыкать, поколесил по миру достаточно, уже и перепутались в памяти города и дороги. Нигде не задерживался, вот разве только здесь чуть дольше обычного застрял. Но пока еще рано. Вдруг батька розыск ведет или ответ от Сталина придет, а Петьки уже здесь не будет. Адресат, мол, выбыл неизвестно куда.
Вечером Петька снова постучался в канцелярию и спросил, выговаривая с опаской слова:
— На меня запросов еще нет?
— Нет, Крайнов, угомонись, не приходили. Будет — сообщим…
Тут свои ответы, свои дела и свои порядки, некогда каждому растолковывать и объяснять. Вон их сколько набралось, всяких беспризорников, и небось каждый своей судьбой интересуется. Только одному Князю все до балды. Никуда он отсюда не собирается, живет и властвует в свое удовольствие, как зверь в логове. Его не трогают, не тревожат, даже на работу не гоняют. Остальных приемышей почти каждый день перед ужином посылают. На лесозаготовках сучья обрубали, конюшни в колхозе чистили, сараи и навесы сколачивали, пилили и кололи дрова. Печек тут в бараках и домах много. Для кухни готовили отдельную поленницу, по пять связок за день съедает. Топка под котлом в прачечной и того больше заглатывает. Все сами делали, варили, мыли, стирали. Девчонок сюда не привозили, для них в другом районе, кажется в Котельничах, открыт детприемник. На подневольных работах Князь в сторонке, «холопы» тоже потихоньку сачкуют, «холуи» в пристяжке с другими, а вкалывает, конечно, одна «падла».
Сноровки у Петьки никакой. Мало что умел, ничему толком не научился. Частенько силенок и ловкости не хватало, но он не симулировал, ни разу не отказался, больным да хворым не прикидывался.
Детприемник от поселка стоит на отшибе, ворога и калитка не запираются, всегда настежь открыты. Прежде, говорят, была охрана, но потом сняли, и теперь гуляй себе, как ветерок в поле, когда и сколько хочешь.
Высокий деревянный забор во многих местах поломался. Три двухэтажных бревенчатых дома и один кирпичный, с двумя подъездами каждый, выстроены, наверное, лет сто назад. Одни говорили, что для сплавной конторы, потому как недалеко река Вятка, другие утверждали, что для лесопромышленной канцелярии. Барак для воспитателей и служащих поставили недавно, наверное в начале войны. Между досками засыпали опилки. Двери низкие, завалинки высокие по всем четырем стенам, окна широкие и всегда с открытыми форточками, откуда выходил слабый пар. Внутри длинный коридор. В угловые комнаты вели отдельные входы, там и жила Валентина Прокопьевна.
На территории приемника росли высокие сосны, несколько толстоствольных берез и широкие ели. За деревьями всегда просто спрятаться, если захочешь. Тут курорт надо бы открыть, а не содержать подобранных отовсюду оборванцев. До войны, рассказывали, стояла воинская часть, потом в полном составе она снялась и ушла на фронт. Тогда на первых порах разместили беженцев из Молдавии, а после открыли госпиталь, но вскоре перевели в Киров. Потом решили поселить детприемник. Помещения высокие и светлые, в каждом по одной-две круглых голландки с облупившейся черной краской. Стены тоже ждали новой побелки.
В спальне приемышей — как сельдей в бочке, толчея. После ужина, перед сном, отыскивали место у голландки, развешивали на проволоке промокшие манатки, сушили кому как придется. Всей ораве места не хватало. Для Князя и «холопов» привилегия, никто на уготованное не позарится. «Холуи» усердно стерегут их пожитки.
С Петькой Князь затаенно хитрит, словно сквозь или мимо смотрит. Еду и пайки, как у других, у Петьки не отнимали и вроде бы вовсе от «падлы» отлучили. Caw по себе живет Петька, рано или поздно все равно сбежит отсюда. Петьке привычно, и до войны он подолгу не жил на одном месте.
Для взрослых переезды одна морока. Они суетятся, нервничают и обязательно чем-то недовольны. Мама каждый раз, собирая вещи, невесело говорила:
— Снова да ладом мытаримся… Из квартиры в квартиру переезжать — все равно что пожар пережить, из города в город — как землетрясение испытать…