- Если найду прокладку, поможешь поставить? - крикнул Студент трактористу.
- Давай тащи! - согласился тракторист.
Студент побежал на стан, в вагончике залез под угловые нары, и там, в самом углу, под ворохом концов лежала, как ему и привиделось, новая прокладка. Он надел ее на руку дырой, которая охватывает один из цилиндров, и сдвинул на запястье.
- ...Утром возможен дождь со снегом... - сказал репродуктор, когда Студент выскакивал из вагончика.
Снять головку мотора, выкинуть пробитую прокладку, поставить новую и снова собрать весь блок - работа адская даже для двоих.
То, что тракторист - худой, вконец измученный пятнадцатилетний паренек, - согласился помогать сразу, и то, что они начали перед самым заходом солнца, объяснялось просто: они старались не потерять ни одного зерна, ведь шла первая военная осень, много полей зрелых хлебов осталось за линией фронта. Но они не говорили ни о войне, ни о дожде со снегом, который может погубить десятки центнеров хлеба, оставшегося на корню. Ожесточась, работали молча дотемна.
Потом тракторист развернул трактор, чтобы светить единственной фарой. Только тут, продолжая затягивать бесчисленные гайки, они перебросились несколькими фразами, может быть, бранными: бранили МТС, что до сих пор не приобрела оборудования для ночной косьбы.
Комбайн тоже ожесточился, Студент это знал, чувствовал, и, кроме ожесточения, была в машине решимость, как и у них с трактористом, довести дело до благополучного завершения, сразу же на рассвете. И снова не до конца понял свой комбайн, хотя все время осуждал себя, что не учел жалобу комбайна на непрочную прокладку, касался его рукой, словно просил прощения, а тот каждый раз приободрял Студента.
Закончили они с трактористом глубокой ночью. Решили, что встанут за час до рассвета и, как только слегка развиднеется, начнут докашивать последнюю делянку.
Уснули сразу, лишь только переступили порог вагончика. Снилось Студенту, что он продолжает обмениваться с комбайном пониманием. Студент не только понимает, что мешает перекошенная рама "Коммунару", но и чувствует, как тот ощущает щекот новой прокладки. Потом они договариваются. Студент, касаясь штурвала, спрашивает: "Скосим последнюю делянку, друг?" И штурвал теплеет. "Сумеем без трактора, а?" И штурвал соглашается. Они движутся без тракториста. Стрекочут ножи хедера. Мотовило подводит к ним колосья, срезанный ворох плывет по транспортеру в молотилку, со свистом проскакивают колосья через барабан, отдавая зерно, остатки его ссыпаются через решета грохота и по внутренним транспортерам попадают на вторую очистку, а оттуда в бункер. Наконец-то плывет зерно в бункер. Студент счастлив во сне. Только иногда его охватывает сомнение: как же мы косим в темноте, а видим, как же это мы без трактора, а движемся? Но и сомнения сладостны потому, что нет ощущения, какое бывает во сне, бесплодности, бесконечной пустоты действия. Студент чувствует есть действия, есть польза. Может быть, еще и потому, что до вагончика всю ночь, пока Студент видел сон, с последней делянки доносился из кромешной тьмы стрекот работающего комбайна.
...Вот и полон бункер. Пора подумать, где его разгрузить. Место находится - утоптанная площадка, на которой проходили все томительные наладки и бесконечные ремонты "умного" комбайна. Включается разгрузочный шнек, и на площадке появляется первая куча зерна. Потом она вырастает еще на одну разгрузку, вторую, третью.
Студент чувствует во сне, что машина ликует вместе с ним. Сокращается делянка, вот, окруженная стерней, осталась только узкая полоска нивы - на один захват хедера, на последний проход комбайна. Есть! Комбайн смолачивает и эту полоску, в бункер льется последнее зерно. Последний раз работает разгрузочный шнек. Ого! Какая куча зерна! Мотор комбайна остановился. Студент забеспокоился во сне, встал, растолкал тракториста.
- Пошли, закроем зерно!
Тракторист (Студент так и не узнал, что снилось тому в эту ночь) безропотно идет со Студентом, и они, не проснувшись толком, сгребают, перетаскивают солому и тщательно накрывают ворох зерна, высящийся под разгрузочным шнеком "Коммунара". Потом так же в полусне уходят в вагончик.
На рассвете действительно начинается снегопад, потом дождь. Студент с трактористом спят, и бригадир не велит их будить, потому что они выполнили свое. Сам же он отправляется к Дальним Кустам и до вечера помогает там девушке докосить оставшийся клин.
Студента почти в тот же день отозвали в институт, в город, а там он подал заявление райвоенкому. Разбираться в случившемся ему некогда, потом, в боях, - тоже. Только в госпитале разобрался и то говорил, что не сам, а с нашей помощью.
Те фронтовики, которые с первого дня в огне, насмотрелись, навидались, как из простой винтовки останавливали танки, как с отчаяния бросал наш солдат гранату, не успев вставить в нее запал, а она, несмотря на это, укладывала захватчиков, как летчик, покинув самолет, благополучно приземлялся без парашюта, как в наших траншеях была оттепель, а у них, врагов, за триста метров сорокаградусный мороз.
Помогли фронтовики разобраться Студенту, что не только оружие, любая вещь и сама земля наша стоит за народ, их создавший, и народ под такой защитой истребить невозможно никакой злой силе. А его, Студента, "умный" комбайн лишь рядовой случай во всеобщем законе событий.
Помнится, после госпиталя Студента демобилизовали доучиваться, а я догнал свою часть уже за границей, юго-западнее Будапешта. Брал Вену, освобождал Прагу.
Комбайн вспомнил, когда сначала узнал конструкцию, а потом прочел подпись "Коммунар" под фотографией в вашем журнале.
Что, если вы опубликуете мои воспоминания и они попадутся тому бывшему комбайнеру, которого мы звали в госпитале Студентом? Как считаете, отзовется он или нет?
Отзовись, комбайнер!