Выбрать главу

Нет, не вывих, ушиб. Тогда ничего, обойдётся.

Всё же который час? У радиста часов нет. Были трофейные, штамповка. Поменял на детекторную лампу.

Сейчас около пяти: на пыльном цементном полу рваным прямоугольником лежит розовое февральское солнце.

Нестерпимо мучит жажда. Наелся по глупости мёду. Что стало с лейтенантом? Жив ли Шкель? Так я и не объяснил лейтенанту, в чём сущность стабилизированного орудия…

— Товарищ старший лейтенант, может, есть хотите? — Радист подаёт кусок чёрствого хлеба. — Ещё полбуханки осталось, но экономить надо. Когда ещё придут наши, неизвестно ведь. Верно?

Его хрипловатый голос чуть-чуть дрожит. Он понимает, что ни сам он, ни я не можем знать, когда придут наши. Они придут, обязательно придут. Придут, когда возобновится наступление в районе, именуемом на картах «Жиллен».

Приободрить радиста, сказать «скоро»? Нет, не имею права обманывать. И нуждается ли этот храбрый солдат в утешении? Он меня спас, не я его.

— Верно, надо экономить.

— Есть! — весело отзывается радист, восприняв мои слова как приказ и уверенность в победе.

Шуршит вещмешок, куда он укладывает остатки хлеба, свой паёк, ставший с этой минуты запасом провианта нашего гарнизона — гарнизона из двух человек.

— Не удаётся? — спрашиваю я, показав глазами на рацию. Вряд ли радист видит мои глаза, но понятно и так.

— Никак.

И он снова принимается вызывать радиостанцию нашего дивизиона.

Тени на полу сгустились, уже не различается оружие. Потонули во мраке тела убитых.

Слились ступени.

— Схожу за трофеями, — говорит радист.

Щёлкают тумблеры, гаснет сигнальный глазок.

— Пойду я, — говорю радисту.

Но он возражает:

— Я лучше запомнил, где что. В темноте загремите чем, сразу полоснут. — И, не дожидаясь ответа, он бесшумно крадётся к выходу.

Я отвожу затвор, ствол направлен на лестницу.

Через несколько минут радист возвращается с добычей.

Теперь у нас четыре автомата и одиннадцать магазинов с патронами. Да мои пистолетные обоймы. Если немцы по-прежнему будут щадить своего «фон фрица», мы продержимся долго.

Опять заколыхался жёлтый свет неоновой лампочки.

— «Зея», «Зея». Я — «Сура», я — «Сура». Приём.

Пауза, и вновь:

— «Зея», «Зея»!..

Я подползаю поближе к выходу. Немцы могут воспользоваться темнотой и ворваться в подвал.

Взошла луна; рваный прямоугольник на полу стал короче, его голубоватый экран время от времени пересекает тень. В морозном воздухе сухо потрескивают одиночные выстрелы. Сапоги часового скрипят размеренно и громко. Пока нападения можно не опасаться.

— «Зея», «Зея». Я — «Сура», я — «Сура». Приём.

Моё внимание привлекает фосфоресцирующий диск. Протянул руку и наткнулся на окоченевший труп. Это часы на убитом. Снять их? Но к чему? Что могут сказать нам стрелки часов: сколько осталось ждать освобождения? Конца?

Часы показывали десять минут второго.

Раньше утра бой не возобновится: нашим нужно подтянуть резервы, сменить обескровленные батальоны первого эшелона.

Тень замерла посредине голубого экрана:

— Рус, сдавайся!

Автомат, как живой, забился в руках. Наверху проклятия. В подвал ударили трассирующие пули. И снова тихо, только скрип чужих сапог над головой.

— Товарищ старший лейтенант…

Стараясь не шуметь, отползаю за столб.

— Поспите малость, ну их. До зари не сунутся. Да и сторожить буду: может, дозовусь.

Он прав, надо установить дежурство. Снова ползу к выходу. За часами. Теперь они понадобятся. Циферблат светится по-прежнему ярко, зеленоватыми дымчатыми зёрнами. Десять минут второго. Часы стоят. Стаскивать мёртвые часы с мёртвой руки? Нет. Обойдёмся без них.

— Как только захотите спать, будите.

Долго укладываюсь, ищу покойную позу, удобную для ушибленного плеча. В голове всё ещё стоит гул. В горле будто сухой песок.

— «Зея», «Зея», «Зея»…

Зея — река, приток Амура. Амур-батюшка. Амурские волны. Вижу их, огромные, седые, с белыми гребнями пены. Великолепные, мокрые волны!

— «Зея», «Зея»…

Мокрые волны. Мокрые — единственно, что я понимаю сейчас.

Под сводами подвала громом отдаются выстрелы. Сжимаю автомат. Но снова тихо, и я мгновенно проваливаюсь в тяжёлый сон.

Что-то мокрое упало на потрескавшиеся губы. Инстинктивно раскрываю рот и ощущаю воду, настоящую воду!

— Пейте, товарищ старший лейтенант. Нашёл всё-таки. Опять тот «фон фриц» выручил. Термос у него.

Товарищ, брат мой! Если мы выйдем отсюда!..