Алексей Калугин
ОВЦЫ И ПСЫ
Лошадь, шедшая впереди, остановилась перед самой межой, словно уперлась в невидимую преграду. Ткнувшись мордой в телегу, встала и другая лошадь. Позади третьей, и последней, телеги остановились, сгрудившись, шедшие пешком бабы и старики. Молча и неподвижно стояли они под мелким холодным осенним дождем, который сыпал, не переставая, с серого неба с самого утра и давно уже промочил насквозь всю одежду, что была на людях.
Лошади стояли, опустив морды к земле. От спин их, по выступающим хребтам которых время от времени пробегала крупная дрожь, поднимался пар. Лошади были голодны, но даже и не пытались отыскать что-либо съедобное среди клочьев бурой гнилой травы под ногами.
— Чего встали-то, Петрович? — крикнул кто-то сзади.
Сидевший боком на передней телеге мужик с торчащей клочьями, будто повыдранной, бородой, одетый в зеленую английскую шинель и островерхую шапку, обернулся и взглядом исподлобья окинул следовавших за ним. Вместе с детьми и древними старухами, сидевшими на телегах, всего их было человек тридцать.
— Межа! — отрывисто бросил он и звучно сплюнул.
По другую сторону межи расстилалось невозделанное поле, а чуть дальше — лиственный лес. Несмотря на позднюю осень, трава по ту сторону межи сохраняла еще зеленоватый оттенок.
— Так знали же, что межа будет, — не так громко и решительно, как в первый раз, прокричал все тот же голос сзади.
— Что ж, так и будем стоять здесь и мокнуть? — слабо поддержал его едва слышный женский голос.
— Знать-то знали, — наклоня голову, пробубнил Петрович. — А поди ж ты, переступи ее…
Сидевшая рядом на телеге женщина, завернутая с головы по пояс в плотное, шерстяное клетчатое покрывало, тронула его за плечо.
— Может быть, надо было по большаку? — неуверенно спросила она.
— По большаку? — окрысился на нее Петрович. — Далеко бы мы ушли по большаку!
Из леса по ту сторону межи выехали двое всадников. Спустившись с невысокого пригорка, они рысью двинулись в сторону замершего у межи обоза.
Всадники остановились в метре от межи, не переступая ее.
Старшему из них — лет шестьдесят, младшему — чуть больше двадцати. Несмотря на разницу в возрасте, всадники разительно похожи друг на друга. Черты лиц у обоих тонкие, носы большие, горбатые. Волосы густые, темно-русые, длинные. На старшем надета волчья доха мехом внутрь, на младшем — короткая куртка, тоже волчья. Кони под ними добрые, ухоженные, откормленные. На седлах у обоих винтовки лежат: не охотничьи берданки — заграничные карабины. Старший недовольно брови хмурит, младший едва заметно левым уголком рта ухмыляется.
Петрович, нервно теребя вожжи, смотрел то на всадников, то на мокрый, обвисший лошадиный хвост.
— Здравствуй, Захарий, — вымолвил он наконец, запинаясь.
— Чего надо? — спросил в ответ старший из всадников.
— В Катино мы перебираемся, — сказал Петрович. — Конец, стало быть, нашему Долгому.
— С дороги, что ли, сбились, — усмехнулся Захарий.
Петрович тяжко вздохнул.
— Торопимся мы, Захарий. Вчера к нам в Долгое отряд приходил. Комиссар сказал, что ежели в три дня не поставим двадцать молодых парней под ружье в Красную Армию, то все мы будем считаться пособниками бандитов и село наше сожгут. А где ж нам для них солдат сыскать? Кто уже у них, кто к атаману ушел, кто неизвестно куда подался. Вот, — Петрович, откинув руку, указал за спину. — Вот — все, кто остался.
Захарий покачал головой то ли с сочувствием, то ли с осуждением.
— Так что ж ты им этого не объяснил?
Петрович безнадежно махнул рукой.
— Поди поговори с ними. Ихний комиссар мне в бороду наганом тычет да орет: «У меня приказ!» А коли, говорит, все ваши парни к бандитам сбежали, так, стало быть, и вы есть бандитские прихвостни, которым не будет ни жалости, ни снисхождения.
Захарий хмыкнул, неопределенно как-то.
— И что же вы все свои хозяйства побросали, дома оставили? А скот как же?
— Какой там скот, после всех реквизиций в деревне только три клячи и осталось. А дома, — Петрович обреченно развел руками, — все одно пожгут.
Младший всадник негромко присвистнул.
— Ну, народ… — начал было он, но Захарий бросил на него быстрый предупреждающий взгляд, и молодой осекся, умолк.
— Что ж дальше-то делать будете?
— В Катино идем. Родня там у многих — не откажут в приюте. Зима ведь на носу.
— Думаете, туда реквизиторы не нагрянут?
— Так то не раньше весны будет. А нам бы хоть перезимовать.
— А дальше куда?
— Там видно будет. На бога одна надежда и остается.
Молодой громко хохотнул.
Захарий тоже не сдержал усмешки.
— Что-то до сих пор не очень-то вам ваш бог помогал, — сказал он.
Петрович, понуро склонив голову, ничего не ответил. Старуха, сидевшая позади него, принялась быстро и часто креститься, бормоча слова молитвы.
— А от меня-то вам что нужно? — спросил Захарий, обращаясь сразу ко всем.
— В Катино б нам, — ответил опять Петрович.
— Я большак не закрывал.