– Зырь, поцики, это же тот самый хмырь!
И вся ватага помчалась за Камински, посылая ему вслед матерные ругательства и проклятья. Глеб не имел ни малейшего понятия, чем он им всем насолил. Однако, догадывался, кто, а вернее – что стало причиной их агрессивного поведения. Силы его были почти на нуле, но до подъезда его дома оставалось совсем чуть-чуть, и этот факт, бесспорно, придавал ему бодрости. Влетев во двор, точно метеор, и проскочив под развешанным на верёвке бельём, Камински добежал до заветной двери, чудом успев увернуться от соседского автомобиля, резко рванувшего к нему наперерез. Глеб не успел рассмотреть, кто был за рулём. Да в тот момент ему это было и безразлично. Он молниеносно подставил к замку свой магнитный ключ и проскользнул внутрь.
В подъезде было тихо и спокойно. Но Глеб чувствовал, что это было лишь временное затишье. Только сейчас до него дошло, что он своими же собственными ногами загнал себя в западню. Ведь дальше своей комнаты ему бежать было некуда. Кто знает, быть может, внутри этого дома его ждут куда более страшные неприятности. Он подумал, что Одиссей мог бы, например, легко состряпать фальшивый выпуск новостей, в котором его, программиста с 9-летним стажем, за всю свою жизнь не обидевшего даже мухи, представили бы публике в качестве опасного рецидивиста или маньяка-педофила. Поэтому ещё неизвестно, кто его линчует быстрее – жильцы дома, у большинства из которых были малолетние дети, или шпана, по-прежнему жаждущая с ним расправы снаружи. А может быть, и все они вместе. Входная дверь была, конечно, крепкая, но вряд ли рассчитанная на пятнадцать злых мужиков, к тому же, возможно, ещё и находящихся в нетрезвом состоянии. Поразмыслив, Камински решил, что ему ничего не остаётся, как запереться в квартире и ждать. Либо конца света, либо своей собственной смерти. Ни тот, ни другой вариант, конечно, его не устраивал, но третьего, похоже, ему было не дано.
Ворвавшись в квартиру и заперев дверь на все возможные замки, Глеб с порога крикнул бабке, у которой снимал комнату:
– Дверь никому не открывайте! Если будут меня спрашивать, скажите, что нет дома. А лучше скажите, что я умер! Да, да, так даже будет лучше.
– Свят, свят, свят, – надвое перекрестилась бабка. – Вишь чо выдумал, окаяннай! Чай-поди опять хдета набедокурил?
Камински проигнорировал её вопрос, прямиком направившись в свою комнату.
– Куды ты ножишшами-то грязными, окыркал б их сперва!
Но он уже закрыл за собой дверь каморки на ключ.
– Опять, видать, за кампутром своим сидеть пошёл, не емши и не пимши. Вот она мóлодежь-то нонче кака пошла! И чо оне там денно и нощно все сидят? Глазишши свои вытаращут и смотрют, смотрют. Делать им нечо, штоля?
Бабка ещё некоторое время поворчала, потом взяла молитвослов, надела очки, устроилась поудобнее в кресле и сама не заметила, как задремала. Проснулась она от шумной возни в комнате Глеба. Она из любопытства подошла поближе к двери, постучалась.
– Эй, паря, ты чо тама делашь, а? Хвантит елозить, всю мебль мне, ирод, переломашь ведь!
Но в ответ услышала лишь дикий вопль, от которого у бабки резко подскочило давление и её буквально всю затрясло. Крестясь и шепча молитву, она попятилась от двери. Вопль повторился. На этот раз он был ещё более жутким, будто нечеловеческим. Не помня себя, бабка кое-как доковыляла до телефона и вызвала полицию. Сама же до приезда наряда схоронилась у соседки.
Спустя 15 минут на вызов приехали двое молодых полицейских. Они позвонили в дверь квартиры, откуда, по словам бабки, доносились «страховидные» крики и подозрительные звуки, но им никто не открыл. В это время из-за двери соседки осторожно выглянула бабка, от которой даже на расстоянии сильно несло корвалолом.
– Далеко собрались, бабусь? – осведомился полицейский, что был повыше.
– Домой, милок, домой. У меня ж там талбетки от давления остались.
– Нельзя, бабуся, пока не выясним, что там произошло с вашим этим квартирантом. Если что, пригласим вас в качестве понятой. Кстати, а запасной ключ у вас от его комнаты имеется?
– А как же! Прям как войдёте, в колидоре. Под половиком лежит.
– Вы, бабушка, наверное, сильно перепугались? – спросил второй, коренастый.