– Нет, Василий, извини, наболело, – решительно отказал ему старший. – Вот мы грешим… Лично я вчера грешил. Три раза, не считая мелких. Скажи мне, это я грешил или автор?
– А ты, если не секрет, чем конкретно грешил?
– В частности, – помялся Семен Иванович, – одну сработавшуюся прокладку поменял на другую такую же. И деньги взял за это. Не считая устных благодарностей от главы семьи.
– Тогда это ты, – уверенно сказал средний. – Автор тут ни сном ни духом. Он руками вообще ничего делать не умеет, не то что прокладку заменить.
Семена Ивановича такое решение не устроило.
– Эмпиризм, – сказал он. – Ползучий. Такой хоккей нам не нужен. Более обобщенное решение можешь предложить?
– Кто Богу не грешен, кто бабушке не внук, – предложил средний.
– Не пойдет, – отказался старший. – Не по нашей проблематике.
– Чем богаты, – сухо сказал средний, уязвленный в своем провербиальном хлебосольстве, и вышел на середину комнаты. – Смотрите, – сказал он. – В качестве решающего аргумента.
Он вздрогнул, и его лицо прибрело сиреневый цвет. Из его лба высунулись две руки в пиджачных рукавах, одна держала банку сгущенного молока, другая – открывалку. Быстрым волнистым движением они вспороли банку, вылили ее вязкой белой струей внутрь головы и канули обратно. Сантехник поклонился аудитории.
– А можно на бис? – восхищенно спросил младший.
– Сгущенки нет больше, – отказал средний, впрочем польщенный. – Открывала левая, надеюсь, вы заметили, – прибавил он. – Сам я правша. Скажете, это автор сделал?
Старший скептически покачал головой.
– Как яркое постановочное шоу, спору нет, это прекрасно, – сказал он, – но чисто логически не убеждает. Разумеется, автор предвидит все, что ты ни вытворяешь. И сгущенка из его запасов. Я разглядел на банке его прикус.
– Предвидит – это еще не предопределяет, – недовольно заметил средний. – Ты подумай, Иваныч, головой своей. Когда я, скажем, плыву по реке на резиновой лодке, а ты на меня смотришь с берега, не благодаря же тебе я плыву.
– Это если не считать того, что лодку ты у меня взял. Иначе стоял бы я на берегу. И спиннинг, кстати сказать, тоже.
На этом дискуссия о свободе и вменяемости эпического персонажа зашла в тупик. Все приуныли, а старший сантехник снова отправился варить кофе. С кухни доносились приятные звуки его пения. «Я опять посылаю письмо, – меланхолически выговаривал он, – и тихонько цалую страницы». Кладовка отвечала на это глухим шквалом страдающих струн.
– Буря утихла, – механически сказал средний сантехник. – И в ясной лазури.
– Что он там делает? – спросил внезапно очнувшийся младший.
– Он там цалует страницы, – пояснил средний. – Тихонько, ясное дело.
Младший вдруг сорвался с места, танцуя по квартире с криком: «Нашел, нашел!». Он ворвался на кухню, обхватил Семена Ивановича за структурное место талии, приподнял его и пронес несколько нетвердых шагов.
– Поставь, где взял, – щекотливо сказал Семен Иванович, фраппированный этим подростковым демократизмом.
– Я знаю! знаю! – кричал тот. – Милый Семен Иванович! Мы все выясним!
– Ну-ка, – сказали два заинтригованных сантехника.
– Скажите мне, он всемогущ? Автор то есть?
– В смысле – может ли он склеить такую коробочку, в которой его нет? – уточнил старший, по возрасту хорошо знакомый с подобной аргументацией. – Я думаю, нет. Склеить какую бы то ни было коробочку для него будет проблематично.
– Стал бы он книги писать, будь он всемогущ, – прибавил средний. – Банк бы просто ограбил, и все. И организовал бы алиби. Дескать, он в это время смотрел картину Семирадского «Вакханалии во времена Тиберия». Полнометражную, с пяти до семи. И билет сохранился в Третьяковку, шестой ряд.
– Прекрасно! Давайте сделаем то, что заведомо находится вне его компетенции!
– Прочтем курс лекций по литературе Германии? – предположил средний.
– Нет. Просто напишем хорошую прозу! Если получится – значит, мы свободны и вменяемы!
Все осмыслили.
– Неплохо, юнга, – одобрительно сказал средний сантехник. – И идею верифицируем, и забашлять можно очень неплохо. Если издателя найдем под это дело.
Тут же распланировали работу.
– По главе, – напористо предложил младший. – Один первую, другой вторую, третий, само собой, третью. Потом подгоняем и дальше следующие три.
– Э, нет, – опротестовал старший. – Вразнобой так напишем, что к морковкину разговенью не подгонишь. Осторожней надо с языковым инструментом.
– Тогда так, – сказал средний. – Пишете первую и третью, а я потом соединяю их второй. Тем временем вы четвертую и шестую – и так далее.
Все обдумали и согласились.