— Мамочка загладит свою вину, хорошо? — Говорю я, вытирая слезы с его лица. — Мы вернемся завтра, и ты сможешь еще поиграть.
Винсент кивает, затем бормочет:
— Я хочу мороженое.
Поднявшись на ноги, я поднимаю Винсента на бедро и несу его на кухню.
— Как насчет того, чтобы мама приготовила попкорн, и мы посмотрели "Ледниковый период"?
Он кивает.
— И мороженое.
У моего ребенка нездоровое пристрастие к мороженому и всему сладкому, но сейчас меня это не волнует. Я позволю ему есть все, что у нас есть, чтобы загладить свое безумное поведение.
_______________________________
На следующий день, когда мы приходим на игровую площадку, Джонаса там нет.
— Я его не вижу, — жалуется Винсент.
— Иди поиграй с другими детьми, — подбадриваю я его. — Может быть, ты сможешь завести новых друзей.
Он вздыхает и, волоча ноги, идет ближе к группе детей.
Я нахожу свободную скамейку и не спускаю глаз с Винсента. Через некоторое время я оглядываю парк, и когда мой взгляд останавливается на Розали, мое сердце уходит в пятки.
Что за гребанная удача.
Когда она приближается ко мне, я замечаю, что поблизости нет охраны, и сегодня с ней нет ребенка. Она приветливо улыбается мне и садится рядом.
— Я сказала охранникам, чтобы они не попадались на глаза.
Я не могу даже улыбнуться. Мой взгляд по-прежнему прикован к сыну.
— Судя по твоей вчерашней реакции, я скажу, что являюсь последним человеком, которого ты хочешь видеть.
Я не могу оторвать глаз от сына, когда отвечаю:
— Охранники кое-что спровоцировали во мне. А не ты.
Мне так кажется. Я совсем не знаю эту женщину.
— Прости. Я не хотела тебя расстраивать, — бормочет она. — Я надеялась, что мы сможем подружиться.
Нет. Этого не произойдет.
Я качаю головой.
— У меня нет времени на друзей. Я полностью занята своим сыном.
— Я понимаю, — шепчет она. Встав, она колеблется. — Прости, что напугала тебя вчера. Я просто хотела познакомиться с другими мамами.
Чувство вины переполняет мое сердце, и, оторвав взгляд от сына, я смотрю на нее.
— Дело не в тебе, — пытаюсь объяснить я. — У меня социофобия.
Это еще мягко сказано, но это единственный способ объяснить, почему я такая, какая есть.
Она снова садится и одаривает меня сочувственной улыбкой.
— Мне тоже трудно общаться с людьми. По крайней мере, было трудно. Мне пришлось над этим поработать.
Ее признание заставляет меня немного расслабиться.
— Прости за мое безумное поведение, — говорю я, снова взглянув на Винсента. Он смеется, и этот звук успокаивает мой измученный разум.
— Не нужно извиняться, — отвечает Розали. — Ты не возражаешь, если я просто немного посижу здесь? Нам не обязательно разговаривать.
И теперь я чувствую себя дерьмово.
— Где твой сын? — спрашиваю я.
— Со своим отцом. — Она хихикает, ее взгляд останавливается на Винсенте, который корчит смешные рожицы маленькой девочке. — Твой сын очарователен.
— Спасибо.
— Вчера вечером Роман сделал свой первый шаг.
Когда мои глаза устремляются к ней, я вижу гордость на ее лице.
Улыбка изгибает мои губы.
— Это так здорово.
— Я вскрикнула от счастья, отчего он упал на задницу, — признается она.
Я усмехаюсь.
— Я была так взволнована, что Винсент начал плакать.
У меня странная боль в груди, потому что я впервые рассказываю кому-то о Винсенте и о том, каково это — быть мамой.
— Роману нравится книга, которую я ему купила.
Все еще чувствуя себя ужасно из-за своей вчерашней сумасшедшей реакции, я говорю:
— Мне действительно жаль, что я просто сбежала. Я хочу, чтобы ты знала, что ты ни в чем не виновата.
— Я понимаю. — Розали тепло улыбается мне. — Давай забудем об этом.
Все еще испытывая тревогу из-за того, что я ее не знаю, я спрашиваю:
— Чем занимается твой муж?
Не колеблясь, она отвечает:
— Он занимается грузоперевозками.
— А ты работаешь?
Она качает головой.
— Нет. Я полностью посвящаю себя ребенку. — Ее глаза встречаются с моими. — Ты владелица книжного магазина?
Я киваю.
— Да, я люблю книги, и это позволяет мне брать Винсента с собой на работу.
Наконец-то, когда есть с кем поговорить, я признаюсь:
— Я чувствую себя виноватой за то, что не отдала его в детский сад. Он не может вдоволь поиграть с другими детьми.
Она вздыхает.
— Я тоже не отдам Романа в детский сад. — С надеждой в глазах она говорит: — Может быть, мальчики смогут играть вместе?
Прежде чем я успеваю придумать, что ответить, ко мне подбегает Винсент.
— Я хочу пить, мамочка.
Я достаю из сумки упаковку его сока и протягиваю ему.
— Пей медленно.
Он высасывает половину сока, сует коробку обратно мне в руку и бежит обратно к своим друзьям.
— Это странно, что я не могу дождаться, когда Роман достигнет этого возраста, но в то же время я не хочу, чтобы он взрослел? — Спрашивает Розали.
— Нет, это совсем не странно, — хихикаю я.
— Действительно ли первые три года самые тяжелые, как говорят? — спрашивает она.
Я качаю головой.
— Винсент — благословение. Он редко закатывает истерики.
Розали сидит со мной еще десять минут, а потом встает. Она протягивает мне листок бумаги со своим номером.
— Я пойму, если ты не позвонишь. Я просто хочу, чтобы у тебя был мой номер телефона на случай, если ты передумаешь и захочешь потусоваться.
Взяв бумажку, я одариваю ее застенчивой улыбкой.
— Обычно я привожу Винсента на игровую площадку по вторникам днем.
Улыбка озаряет ее красивое лицо.
— Я буду здесь во вторник.
Я смотрю, как Розали идет к месту, где припаркован G-Wagon, а затем снова переключаю свое внимание на Винсента.
Тебе не обязательно быть с ней лучшими друзьями, но раз в неделю поболтать с кем-нибудь не помешает.
Глава 24
Алек
После дерьмовой ночи, проведенной в чужой постели, я обхожу поместье по периметру, проверяя уязвимые места.
Каждый раз, когда мне попадается охранник, я останавливаюсь, чтобы представиться.
Я был занят на заднем дворе, когда Луна, собака Виктора, подбежала ко мне.
— Привет, девочка, — шепчу я. Я глажу ее по голове, а затем продолжаю проверять стену.
— Ты берешь на себя мою работу? — слышу я голос Алексея.
Повернувшись, я жду, когда он догонит меня, тогда он говорит:
— Я каждое утро прогуливаюсь по поместью.
— Я оставлю вас в покое.
Он качает головой и кивает, чтобы мы шли дальше.
— Мы можем вместе проверить периметр.
Вчера он сказал, что хочет провести немного времени вместе. Не зная, чего ожидать, я нервничаю. Меньше всего мне хочется разочаровать Алексея.
Мы гуляем некоторое время, затем он приказывает:
— Расскажи мне о себе.
— Сэр? — Мой взгляд устремляется к нему. — Я уверен, вы знаете обо мне все.
— Я знаю, что ты второй сын Винсента Асланхова, что ты был хорош во время обучения на силовика. — Его острый взгляд переходит на меня. — Тебя забрал Проди. Ты потерял своего брата, любимую женщину и рассудок. В Академии Святого Монарха ты был вспыльчивым.
Примерно так можно описать мою жизнь.
— Скажи мне, кто ты на самом деле, Алек, — требует он.
— Я солдат Братвы, — отвечаю я, потому что сейчас я не могу быть никем иным.
— Чушь собачья, — бормочет Алексей. — Хочешь знать, что я вижу, когда смотрю на тебя?
Не совсем.
Он окидывает взглядом сады, а я переключаю свое внимание на пограничную стену.
— Я вижу более молодую версию себя. Твой отец — кусок дерьма, и я не виню тебя за желание убить его.
Мой взгляд возвращается к Алексею, от удивления у меня напрягаются мышцы.
Наши взгляды встречаются, и он говорит:
— Его дни сочтены. Он слишком много рисковал и облажался больше, чем позволено.