Глядя на опечаленное лицо отца, юноша сказал:
—Не, все это суета сует, па! Я вот, о чем хотел тебя спросить: как там тебе жилось в Штатах? Небось, одиноко?
—Я ведь, уехал туда, сынок, — произнес отец, — когда тебе было десять или одиннадцать лет... — А сейчас ты вон как вымахал: выше меня на полголовы. Акселерат! И как оказалось, выше меня и политически. Как я понял, ты с тетей Олей ладил?
—Да, па, классная она. Только не с Петром.
—А что так? — поинтересовался отец. —Как ни как, он тебе брат, хоть и двоюродный.
—Да у него и с тетей Олей нелады. Не любит он свою мать. Вообще, никого не любит, кроме себя. Эгоист он. Мы даже с ним подрались однажды.
—И кто кого? — поинтересовался отец, нахмурившись.
—Он меня, конечно. Он же почти на три года старше меня.
—А ну, да, — согласился отец. —Я поговорю с тетей Олей.
—Пап, не надо! — возразил сын. —Да и быльём поросло.
—Ну и, из-за чего сыр-бор произошел?
—Ха, — улыбнулся парень, — велик не поделили.
—А, понимаю, — согласился отец. — Ладно, дела минувших дней, как говорится.
Отпив кофе из стакана, отец с грустью сказал:
—Мне вас не хватало очень, особенно, твоей мамы… Часто вы мне снились. Ты мне всегда снился маленьким. Снилось мне, как мы втроем отдыхали в этих местах. А сейчас, сына, ты уже взрослый человек, имеешь свою точку зрения, и даже мировоззрение. Я рад, что ты понятливый и душевный человек — как твоя мама.
Потрепав сына за волосы, отец, добавил:
—Эх, Володя, я ведь не одинок — ты есть у меня, слава богу, и нам всегда есть и будет, я надеюсь, о чем угодно друг с другом поговорить. Ну, а сейчас…
Мужчину что-то отвлекло, он огляделся по сторонам. Подул сильный ветер.
—Слушай, сына, — озабоченно произнёс мужчина, — мне тоже показалось, что кто-то за нами следит… Даже что-то вроде, кто-то в затылок мне дышит…
—Да, па, я же тебе говорил еще перед переправой, когда мы по просеке к реке шли, — подтвердил юноша. — Да и от ветра аж знобит…
—Добрый день!.. — эхом отозвался низкий трубный голос.
ГЛАВА III
Отец и сын синхронно повернули головы в сторону голоса. К ним, прихрамывая на левую ногу, медленно приближался седобородый старик, внешне напоминавший графа-писателя: такой же большой и широкий сократовский лоб, заканчивающийся к низу седыми кустистыми бровями, из-под которых буравили глаза почему-то разных цветов, причем правый глаз, черный, был неподвижен и больше левого, зеленого; такой же большой и широкий нос, гармонирующий со лбом и говоривший о большой жизненной энергии ее обладателя. Рта из-под густых усов и раздвоенной бороды не было видно. Одет старик был просто: в светлую сермяжную косоворотку, опоясанная бичевой из пеньки, поверх которой была надета темная безрукавка, застегнутая деревянными пуговицами. И из всей этой верхней части ниспадали такие же сермяжные портки темного цвета, снизу завернутые в портянки, поверх которых выпирали берестяные лапти, привязанные к ногам бичевой. Вид у старика был такой, словно он сошел со страниц книги о былинных богатырях; казалось, вот-вот запоет «Песнь о вещем Олеге», разве что гуслей не было при нем, но была матерчатая котомка, перекинутая через левое плечо, а также посох в правой руке с набалдашником, изображавшим голову пса, о который он слегка опирался. По его заскорузлым рукам видно было, что сила в них еще сохранилась — сила твердая, умная, мудрая. Все в образе старика выдавало в нем лесного обитателя.
—Добрый день, люди добрые!.. — повторил старик, приблизившись к столу, за которым сидели туристы и слегка склонив свою седую голову в знак приветствия.