А в небесах рисует строки ветер.
Он в творчестве всегда на высоте.
А у меня сквозь низменность страстей,
Невольную печаль воспоминаний
Таранит, разбивая жизнь на грани,
Строка любви, парящая над ней.
* * *
Жизнь не похожа на ту, что была.
Она не хуже, не лучше.
Всё так же вершатся судьба и дела,
На солнце находят тучи.
И вновь продолжается круговорот,
Мгновенье сменяет мгновенье.
И в каждом – внезапный уход и приход
В молчанье и в сердцебиенье.
* * *
Сквозь стук колёс – чуть слышен стук сердец.
Вагон похож на малую планету
Вращеньем спутников, колёс, колец,
Движением по кругу и по свету.
Врастает бытие в дорожный быт.
Судьба в купе, как в панцире улитка.
И манит расстоянье, и страшит,
Как жизнь, и как последняя попытка.
ВЕСНА
Зеленеет листва, да и лица
слегка молодеют,
Авель с Каином – только в начале вражды.
Созревают плоды, но и ненависть
исподволь зреет,
И дорога пылит, заметая чужие следы.
Чей-то смех или плач превращается
в древнюю песню.
Запоздалой слезой проливается дождь или боль.
И спустя сто веков жить не легче,
но всё интересней.
И ведёт за собой то ли рок, то ли новая роль.
* * *
Одуванчики включили жёлтый свет.
Одуванчики сигналят: «Всё пройдёт»
Даже город стал похожим на сонет,
Не попавший в общий переплёт.
Веселее стали даже старики.
У надежд весною страха тоже нет.
И удача вдоль запутанной строки
За собою манит ринуться вослед.
* * *
Сирень парит над садом,
Взмывая в небеса.
И кажется, что рядом
Вершатся чудеса.
И у судьбы в запасе –
Ещё пять лепестков.
В несбыточное счастье
Поверить я готов.
* * *
Майский жук – истребитель печали,
Самолёт желтоглазой весны.
Он сигналит – всё только в начале,
Словно эхо в устах тишины.
Впереди – и посадки, и взлёты,
Может быть, аварийный полёт…
А пока – сквозь дыханье свободы
Жук гудит, а, возможно, поёт.
* * *
Вишнёвыми осколками июля
Прошиты городские будни.
Стоят в почётном карауле
Деревья, как большие люди.
Плоды, как ордена – престижны,
А листья – будто бы погоны.
И, словно адъютант, за вишней
Шагает абрикос зелёный.
* * *
Автобус вздыхает сквозь кашель мотора,
Шофёр озабочен: «Оплата вперёд»
А ветер, расправив распахнутый ворот,
Сквозь город последние листья метёт.
Меж ними – обрывки счастливых билетов,
Осколки удачи и чья-то любовь…
Автобус сигналит: мол, песенка спета.
Но лето поёт. И всё ясно без слов.
* * *
Я расстрелян осенним дождём,
Ранен в сердце косым листопадом.
Он в своей правоте убеждён,
Он мне шепчет: «Так надо, так надо»
Я взлетаю за ним в небеса,
Я надеюсь на злую удачу.
А до снега – всего полчаса.
Я готов к нему, слышишь? Я плачу.
* * *
Он был красавцем 30 лет назад,
Влюблялся, мучился, подыскивал работу.
И, хоть глаза по-прежнему горят,
Судьба – уже не песня. Только ноты.
Другие по следам его идут,
Не замечая в песнях совпаденья
То радостных, то горестных минут,
Цепляющих мгновенье за мгновенье.
А он всё ищет свой простой мотив
Сквозь гомон птиц и дребезги трамвая,
В мелодию судьбу не превратив,
Всё чаще падая. Но иногда – взлетая.
* * *
К.М. Иванцову
В Освенциме сегодня тишина.
Не слышно стонов, выстрелов, проклятий
Хотя почти забытая война
Не выпускает из своих объятий
И тех, кто обживает небеса,
И тех, кто на земле ещё покуда.
А память воскрешает голоса,
Которые доносятся ОТТУДА.
Они звучат сегодня и во мне,
Живые строки Нового Завета,
Где жизнь сгорает в бешеном огне.
За что и почему? – И нет ответа.
За что и почему? – Ответа нет.
Вопросы забываются с годами.
И, кажется, чернеет белый свет –
Под бормотанье: «Было, но не с нами…»
Потомки Геббельса – как сорная трава,
Напялившая незабудок маски.
И кругом – от неправды голова
В Нью-Йорке, и в Варшаве, и в Луганске.
Мол, там совсем не мучили, не жгли
В тех лагерях, где жизнь страшнее смерти.
Но стон доносится из-под земли:
Вы слышите: «Не верьте им, не верьте…»
В Освенциме сегодня тишина,
И не седеют волосы убитых.
Приходят и уходят времена
И, проявляясь на могильных плитах,
Бессмертны имена познавших ад,
И в небеса ушедших без ответа.