— Извините, у меня к вам два слова.
— Слушаю, но только два… Я опаздываю на поезд.
— Я могу вас проводить.
У меня похолодело в животе при мысли о таком провожатом.
— Говорите здесь.
Я посмотрел на него. Держится прямо, с военной выправкой, плащ темный, очень длинный, по моде прежних лет, прорезиненный, бритая голова.
— Вы друг этого самого… художника… Никитина. Я вас часто тут вижу.
Странно, что я не видел его ни разу.
— Скажите, пожалуйста, — произнес он, стараясь быть предельно вежливым, вероятно, оттого, что сдерживал себя. — Скажите, пожалуйста, вам не кажется, что вся эта беготня, все эти затеи с художествами — ерунда? Вредная и опасная ерунда!
— Как так?! Вы что, с ума сошли?
Я даже не знал, как с ним говорить: то ли немедленно послать куда подальше, то ли спокойно объяснить, какое важное и прекрасное дело делает мой друг. Я не имел опыта общения с такими людьми.
Следующая его фраза была произнесена странным, как бы внезапно сорвавшимся голосом, мне показалось даже, что он не в себе.
— Я занят, а он пользуется этим! Он отнимает у меня сына!
Мне послышался глухой и ухающий отзвук сдерживаемого рыдания.
— По-моему, он отдает все силы вашему сыну. Он развивает в нем…
Он так пристально, в упор посмотрел на меня, что я замер.
— Я чувствую, мы не поймем друг друга, — сказал он.
— А зачем нам понимать друг друга? Этот «художник», как вы его называете, кроме всего прочего, прекрасный педагог, и он дает всем, и вашему сыну в особенности, много, очень много. Неужели это непонятно?
Я говорил эту фразу словно самому себе, физически ощущая, что тот меня не слышит и не хочет слышать. Он мрачно и, как мне показалось, язвительно молчал.
— Так, все понятно, — произнес он прежним прокурорским тоном, словно подвел черту. И неожиданно вновь рыдающе ухнул: — Он отнимает у меня сына!
— А чего бы вам хотелось? — почти кротко спросил я. — Чем бы вы хотели его занять? Что заменит ему эти художества?
— Это у нас найдется. Можете не волноваться.
— И что же это?
— Вам хочется знать? Пожалуйста, никаких тайн. Сад!
— Какой еще сад?
— А вот такой… Уникальный сад с уникальными цветами. Я уже несколько лет развожу их.
— На продажу?
— Частично, для поддержания сада, но многие цветы я экспонирую на выставках.
— Но вы ведь не подпускаете, кажется, никого к вашему саду.
— Почему же? Откуда это вам известно? Специалистов подпускаю.
— Ну а если не специалист… то… ключом по бровям?
Он замолчал и начал шепотом, будто потерял голос:
— Вранье все. Никакого ключа… Я не подымал руку… на сына…
Голос его истерично и резко переходил от шепота к визгу; но я чувствовал, что он играет, что своей историей он управляет сам.
— Вы не думайте, я много повидал. Я воевал, я работал, и я не привык, но пусть запомнят: тот, кто подымет руку на меня или моего сына…
— Я опаздываю на поезд. А на сына поднимаете руку только вы.
Он замолчал, на лице его промелькнуло что-то, напоминающее обиду: он так искренен, а его не хотят понять. И уже с холодком, уже без интереса, глядя не на меня, а вниз, на землю, заключил:
— Хорошо. Мы объяснимся с этим художником.
Я обогнал его, перешел почти на бег — оставались считанные секунды до поезда.
Еще я подумал: «Может, вернуться, сказать Борьке?» Да нет, плохая примета — возвращаться.
Спиной я чувствовал, что этот человек стоит, не уходит. Массивный, широкий, точно памятник в прорезиненном плаще. А я к нему спиной… Но все дальше, дальше от него, все ближе к вокзальным огням.
На следующее утро я позвонил Борьке и рассказал ему о неожиданной встрече.
Он слушал молча. Потом устало сказал:
— Да, все это мне знакомо. Он буквально преследует парня. А теперь, кажется, принялся за меня. И ничем его не проймешь. Где надо, он прикрывается справкой, что псих. В других местах он общественник, здоровый человек… Со всеми борется по самым разным поводам, особенно с молодежью. Отстаивает свой сад… Ну да ладно, не с такими придурками встречались.
— Смотри, мне он не понравился.
— Тебе… Мне ох как он не нравится. Главное, за мальчишку боязно. Ну, хватит об этом.
— Какие у тебя планы?
— Какие там планы! Отдохнуть надо. Вот втроем, с Катей и Егором, уйдем на плотах. Ты с нами не хочешь?
— Дел полно. А когда поедем к старику?
— К какому еще старику? К Мастеру?
— Что у тебя за память дырявая? Я же тебе час талдычил о реставраторе из Ярославля, а ты все забыл.
— Поедем, поедем.