Губернатор Столыпин, приступив к исполнению обязанностей, сразу начал методичные объезды всех уездов – это было полезно и для знакомства с положением дел, и для «взбадривания» местного начальства. Чувствовал он и острейшую психологическую востребованность у населения, особенно у крестьян, которые зачастую вообще никогда не видели «вживую» губернатора или хотя бы его чиновников. А с ростом напряженности, достигшей апогея к осени 1905 года, увеличивалась интенсивность и количество многодневных командировок Столыпина – речь шла о посещении десятков населенных пунктов!12
Столыпин постоянно оказывался «на передовой», в самых неспокойных уездах, являлся на митинги рабочих, буквально въезжал на лошади в волнующиеся толпы – подчас один и без оружия. Внезапные появления губернатора, демонстрировавшего уверенность, спокойствие, достоинство, контрастировали с пугливым поведением других представителей власти. Нередко те спешили укрыться от возбужденной толпы в надежных зданиях (вплоть до тюрем, домов архиепископов и т. д.), уехать из города или, напротив, не пытаясь вступить в диалог, начинали угрожать собиравшимся на митинг людям. «Речи его были кратки, сильны и понятны самому простому рабочему и крестьянину, и действовали они на разгоряченные умы отрезвляюще, – вспоминала дочь Столыпина. – …Я помню, как он писал мама́ после одной из опасных поездок в центр смуты, Балашов: „Теперь я узнал, что значит истерический клубок в горле, сжимающий его и мешающий говорить, и понял, какая воля требуется, чтобы при этом не дать дрогнуть ни одному мускулу лица, не поднять голоса выше желательного диапазона“… Папа понимал, что в это тревожное время ему надо одному приезжать к народу, который он любил и уважал. Надо говорить с ним без посредников, что тогда только народ, почувствовав искренность его слов, поймет его и поверит ему… Достигал результатов отец без громких фраз, угроз и криков, а больше всего обаянием своей личности: в глазах его, во всей его фигуре ярко выражалась глубокая вера в правоту своей точки зрения, идеалов и идеи, которой он служил»13.
Хорошо ощущая психологию толпы, Петр Аркадьевич мог манипулировать ее настроением, достигая чуть ли не гипнотических эффектов. Огромная толпа могла опуститься на колени после первых же слов губернатора, а затем расходилась по домам; случалось, что прямо на митинг вызывали священника с хоругвями, требуя отслужить молебен. Столыпин умело пользовался, к примеру, таким приемом (по сути, профессиональной «технологией» манипулирования): в окружении озлобленной толпы он мог вдруг властно предложить кому-то из наиболее агрессивных вожаков: «Подержи мою шинель!»; «Подай мне пальто!» – и они подчинялись на глазах окружающих. Впрочем, губернатор не избежал и нескольких покушений. В Саратове из окна здания была брошена бомба, убившая несколько человек рядом со Столыпиным, направлявшимся в сторону митингующих. В одной из деревень в Петра Аркадьевича стреляли («Сегодня озорники стреляли в меня из-за кустов», – написал он в записке жене).
Волнения встречали со стороны Столыпина жесткое противодействие. Когда «увещевания» не помогали, то для наведения порядка и во избежание новых жертв он прибегал к помощи войск. Например, в деревнях арестовывались зачинщики выступлений, а в село на постой ставился отряд солдат или казаков. «Дела идут плохо. Сплошной мятеж в пяти уездах. Почти ни одной уцелевшей усадьбы. Поезда переполнены бегущими, почти раздетыми помещиками. На такое громадное пространство губернии войск мало, и они прибывают медленно. Пугачевщина!» – оценивал ситуацию Столыпин в письме жене уже после издания Манифеста 17 октября14. Летом и осенью 1905 года по мере нарастания революционной волны Столыпин обращался к военному командованию с просьбами направить в губернию дополнительные силы. Так, в Саратов был откомандирован для расследования беспорядков и принятия мер по их прекращению генерал-адъютант В. В. Сахаров (в прошлом военный министр). Он расположился в доме губернатора, где проживал и Столыпин. И именно здесь 22 ноября Сахаров был застрелен пришедшей под видом «просительницы» террористкой – членом летучего отряда эсеровской боевой организации А. А. Биценко. Петр Аркадьевич, предупрежденный каким-то образом о готовящемся покушении, проинформировал об этом жандармского офицера, но получил самоуверенный ответ: «Позвольте нам знать лучше, чего хотят эти люди…» (Весьма знаковая ситуация, как окажется в будущем – в историческом контексте трагичных взаимоотношений Столыпина с «охраной»!)