— А что я скажу, православные? Разбираться надо. Обвинение то тяжкое… И Митяя мово вы знаете все. А вот Павло пришлый. Мало ли, повздорили или ещё чего… Вот он на Митяя поклёп и наводит…
— А расскажи-ка Павло, как дело то было.
И я начинаю рассказывать… Как проснулся посреди ночи, как рычание собаки услышал…
— Как же! Небось от Лизки с постели вылез, пока дядьки Никифора нет! — опять встревает Митяй. Сёмка дёргается на него с кулаками, но я успеваю его перехватить. Народ вокруг неодобрительно заворчал. А я продолжил рассказать. Когда дошёл до выстрела, то меня спросили, почему не в Митяя я стрелял, а в ведро.
Ну я же не убийца, чтобы всех подряд отстреливать за всё подряд… Но тут опять влез Митяй.
— Как же! А левольверт постоянно с собой таскаешь!
— Ну а что прикажешь мне делать, если вы втроём на одного да с нагайками нападаете?..
— Постой, Павло, кто на кого напал и когда? — перебил меня один из присутствующих здесь стариков.
— Так вчера днём… Митяй с двумя дружками. Хотели чтоб я от Лизаветы отстал да нагайками угрожали…
— А ты что?
— А я отказался. Нагайки у них забрал и домой пошёл…
— У всех троих забрал?
— Ну да…
— Они Павлу голову рассекли! — тут и Сёмка встрял.
Пришлось мне и голову показывать народу. Казаки начали понемногу шуметь.
— Тихо, станичники! Давайте дослухаем уже! Рассказывай Павло.
А чего рассказывать то? Уже всё почти. Узнал я Митяя. Ну и подобрал потом ведро с фуражкой, да и собака сюда привела.
— Ну а ты, Митрий, что нам скажешь?
— Не был я там! Спал я! А аргентинец лжу на меня возводит! Мало ли что в темноте ему привиделось?!
— Семён, подержи пожалуйста, — я отдаю свой карабин Сёмке и подхожу к Митяю.
— Руки покажи…
— Да пошёл ты! — Митяй прячет руки за спину.
— Руки покажи! В дёгте они у тебя! Показывай давай!
Митяй отпихивает меня, но я его не пускаю. Тот пытается вырваться и лупит меня по лицу. Ах ты ж блять! И я дёргаю Митяя на себя и с силой бью его коленом по яйцам… И тот с выпучеными глазами валится на землю…
Я хватаю его за правую руку и показываю народу. А там до сих пор видны не до конца стёртые следы дёгтя…
— Да Лизка твоя, она со всеми… — злобно сипит Митяй, за что тут же и получает от меня по морде.
— Слушай сюда, урод! Если окажется, что ты врёшь, я тебе лично язык отрежу! Понял, мудила! — ору я на Митяя.
Собравшиеся начинают нас успокаивать и удерживают рвущегося в драку Семёна…
А Афанасий принародно принялся лупить своего сына. А Митяй лишь прикрывал руками голову и молча терпел…
Короче, будем мы ждать приезда Осадчего. Ну а пока нам виновные очистят или же заменят ворота…
По возвращению на подворье, я отвёл дожидающуюся нас Лизу в сторону и на ухо спросил её:
— Солнышко! Ты сможешь, если что, проверку у бабок пройти?
— Какую проверку?..
— Понимаешь, Митяй обвинил тебя, что ты со всеми… Я этому не верю, но он обвинил принародно… И надо доказать, что это ложь… Пройти проверку у бабок… Сможешь?
— Да ты что?! Да я!.. Да как он мог?!
Девушка от возмущения краснеет и аж задыхается от нехватки слов.
— Тихо, тихо… Успокойся, моя хорошая!.. Ты моя самая любимая! Ты лучше всех! Самая-самая!
— Даже лучше той гольдки?
— Какой гольдки? — я непонимающе уставился на Лизу.
— Ну с которой ты был…
Эх… Не люблю я оправдываться, но придётся, однако.
— Солнышко! Я Халандигу из плена у хунхузов отбил. Помнишь, я рассказывал? Ну и попросил её до людей меня вывести. А за это я ружьё ей отдал… А тебя я люблю! Люблю несмотря ни на что! Ну так ты как, согласна?
— На что согласна?
— Ну проверку пройти…
Лизавета опять краснеет, но твёрдо отвечает:
— Да, согласна!
— Ну вот и ладушки! Ты у меня самая лучшая!
… Осадчий приехал уже после обеда. И ни слова не говоря сразу же влепил дочери пощёчину…
Мы все даже оторопели… А плачущая Лиза убежала в дом.
— Батька! Не виновна Лизка! Это Митяй от злости ворота измазал! Мы его поймали на этом!
— Ты извини, Никифор Степаныч, но ты не прав! Лизавета тут невиновна! Не веришь если, проверку устрой…
— И устрою! Блядства не потерпю!
— Вот и договорились… А пока успокойся и не кричи… Пошли лучше посидим, покурим. Расскажешь, как съездил…
Бурчащий себе под нос Осадчий усаживается на лавку под навесом и мы с ним закуриваем. А Семён начал разгружать и рассёдлывать его коня.
Посидели, покурили. А потом Осадчий попросил меня рассказать, как дело было. Рассказал, конечно. Всё подробно описал…